ГЛАВА III

ЗАКОНЫ И ЗАКОНОМЕРНОСТИ ПРИРОДЫ

§ 15. Понятие закона. Общие представ­ления о детерминизме

Для правильного познания мира и успешного практи­ческого его преобразования важно принципиальное реше­ние вопроса о характере мира — каков он, подчинен ли объективной закономерности или представляет собой некий хаос, нагромождение одних только случайностей? Возник­новение нового было бы невозможно, если бы не было связи явлений, взаимной обусловленности. В природе, обществе, мышлении можно найти много примеров циклических свя­зей: зерно — мыши — кошки; климат — темперамент лю­дей — формы психической активности; экономические от­ношения — политика; политика — наука — искусство. Свя­зи неравнозначны. Есть прямые связи и косвенные, внешние

103

и внутренние, связи генетические, смены состояний пред­мета. Науку интересуют существенные и внутренние свя­зи. От рыжего цвета волос Наполеона не зависела судьба кампании 1812 года.

Идея закономерного характера мира была высказана еще в древнегреческой философии как результат простого наблюдения реальных процессов без соответствующего на­учного обоснования. Так, у Гераклита встречаем высказы­вание: «Этот космос, один и тот же для всего существующе­го, не создал никакой бог и никакой человек, но всегда он был, есть и будет вечно живым огнем, мерами загорающим­ся и мерами потухающим».1 Здесь присутствуют идеи по­рядка, повторяемости, устойчивости, мерности — черты, посредством которых и описывают явление закона.

Современное научное знание дает достаточно оснований для вывода, что изменения в материальном мире осуществ­ляются по определенным законам. Под законом в филосо­фии понимается повторяющаяся, устойчивая, внутренняя, общая, существенная, необходимая связь между предмета­ми и процессами. Закон — это граница, обусловливающая характер связей и пределы их действия. Повторяемость, т.е. неоднократное возобновление той или иной связи, выс­тупает первым признаком взаимозависимости тех или иных предметов или процессов. Устойчивость свидетельствует о способности связи выдерживать колебательные процессы, противостоять разрушению своей структуры. Внутренний характер выступает показателем системности связи, про­тивостояния ее внешним воздействиям. Указание на то, что закон выражает общую взаимосвязь, означает, что он дей­ствует в определенном классе явлений, а не характеризует единичное. Существенная связь — то есть важная для су­ществования. Необходимая — стало быть, обязательно ког­да-нибудь проявится, пробьется среди случайностей.

Законы классифицируются по разным основаниям. Одно из важнейших — формы движения материи. В зависимос­ти от сферы действия различают универсальные, общие и специфические законы. Часто выделяют основные и нео­сновные, фундаментальные и производные. Универсальные законы действуют везде, во всех сферах: природе, обществе,

104


мышлении; они имеют наибольший объем и всеобъемлющее содержание. К наиболее общим часто относят фундамен­тальные законы природы: законы сохранения, законы сим­метрии, законы четырех типов взаимодействия, например закон всемирного тяготения. Специфические законы харак­терны для какой-либо формы движения материи или каких-либо особых систем: закон естественного отбора в биологии, законы популяции, организменной сферы, генетики и пр.

Благодаря знанию законов человек способен использо­вать объективные процессы в своих интересах. Здесь обна­руживается исключительно высокая мощь человеческого сознания, способного отражать не только непосредственно данное, но и скрытое, внутреннее, существенное.

Философы не всех направлений и школ признают объек­тивность законов. В материализме этот вопрос решается исходя из общего материалистического принципа. Соглас­но ему люди не могут ни уничтожить, ни изменить закон, действующий помимо их воли и сознания. Они могут изме­нить только форму его проявления, используя зависимость этой формы от конкретных условий.

В процессе исторического развития философия вырабо­тала принципиальные положения об объективной законо­мерной взаимосвязи и взаимообусловленности предметов и процессов реального мира. На основе оценки этих положе­ний сформировались две противоположные позиции — де­терминизм и индетерминизм (лат. determine — опреде­ляю). «Детерминизм утверждает определяемость одних со­бытий или состояний другими. Индетерминизм является отрицанием детерминизма. Каузальная детерминация рас­сматривается обычно как частный случай детерминирован­ности, а именно как определяемость событий их причина­ми или следствиями».2 В свернутом виде в данном опреде­лении присутствует эволюция представлений о детерминиз­ме, сложившаяся в истории философии.

Каузальная детерминация, то есть причинная обуслов­ленность всех явлений и процессов действительности, по­нятая как однозначное определение одного явления другим, была характерна для многих философов начиная с антич­ности — Левкиппа, Демокрита, Лукреция. Последний пря-

105


мо называл подобную предопределенность роком. То, что авторы, изучающие причинность, апеллируют к античнос­ти как к началу решения проблемы причинения, не означа­ет, что именно это и есть начало. На самом деле начало ос­мысления причинно-следственной связи восходит к эпохе становления человеческой деятельности, где человек выс­тупал как сила, производящая изменения в предметах. Оче­видным стало соответствие способа действий и их резуль­тата. И только впоследствии человек «расширил» пред­ставление о связи начала и конца своей деятельной актив­ности, перенес ее на природу как таковую. Миллиарды раз повторяясь, активность природы, воздействующая на пред­меты, демонстрировала соответствие результата самому процессу. Миллиарды раз человек наблюдал это явление, что и вызвало в конце концов представление о судьбе, роке и, наконец, причинно-следственной связи.

В античном мире идею о полном соответствии следствия причине поддерживали самые мудрые и наблюдательные мыслители. Исключение, пожалуй, составлял философ эпо­хи эллинизма, последователь Демокрита — Эпикур, кото­рый допускал некоторую самопроизвольность в движении, что позволяло трактовать причинность с определенной долей вероятности. Но современники не поддержали такой трак­товки, ибо наука того времени не давала такого основания.

Другое представление о закономерной связи и взаимо­зависимости явлений характерно для телеологии, то есть попытки объяснить развитие природы благодаря потенци­ально присущей ей цели, целевой причине. Такую точку зре­ния развивал Аристотель. Согласно телеологии все предме­ты и явления действуют в мире на основе целеполагающего свойства природы, определяющего основную направлен­ность движения. Сторонники данной теории опираются на явление целесообразности, свойственное живой природе. Данная экстраполяция на самом деле не оправдана. Целе­сообразность свойственна только живым организмам, кото­рые в течение миллионов лет приспособления выработали формы поведения, направленного на выживание. Целесо­образность живой природы выражается в опережающем отражении, информативное содержание которого закодиро-

106


вано в самом организме и определяет действия, соответству­ющие ситуации и необходимому результату.

У человека целесообразность получила форму сознатель­ной постановки цели. В течение длительного историческо­го времени его взаимодействия со средой цель содержит не только желаемый результат, но и способ его получения, выступает как действующая причина, определяющая след­ствие на основе необходимости, т.е. закономерно. Таким образом, можно сказать, что целевую причину применитель­но к человеческой деятельности можно рассматривать как одну из форм причинно-следственной связи природных яв­лений, но рассматривать ее в качестве всеобщей закономер­ности нет оснований.

Основная традиция понимания детерминизма сложи­лась все-таки на основе признания жесткой причинной свя­зи и обусловленности явлений. Эта традиция продержалась и укрепилась в системе механических законов, в картине мира И. Ньютона. Классическое представление детерминиз­ма было свойственно французскому астроному, математи­ку и физику П. Лапласу (оно до сих пор носит его имя). Лап­лас считал, что если бы было возможно просчитать все силы, действующие в данный момент на все тела Вселенной и вы­разить в единой формуле закона, то во Вселенной не оста­лось бы ничего неясного, включая ее прошлое и будущее.

Ф. Энгельс подверг лапласовский детерминизм серьез­ной критике, считая его упрощенным пониманием сложно­го явления. «Согласно этому воззрению, — писал он, — в природе господствует лишь простая, непосредственная не­обходимость. Что в этом стручке пять горошин, а не четыре или шесть... что в прошлую ночь меня укусила блоха в 4 часа утра, а не в 3 или в 5, и притом в правое плечо, а не в левую икру, — все это факты, вызванные не подлежащим измене­нию сцеплению причин и следствий, незыблемой необходи­мостью, и притом так, что уже газовый шар, из которого произошла Солнечная система, был устроен таким образом, что эти события должны были случиться именно так, а не иначе. С необходимостью этого рода мы... еще не выходим за пределы теологического взгляда на природу. Для науки почти безразлично, назовем ли мы это, вместе с Августином

107


и Кальвином, извечным решением божьим, или, вместе с турками, кисметом, или же необходимостью. Ни в одном из этих случаев нет и речи о прослеживании причинной цепи... Так называемая необходимость остается пустой фразой, а вместе с этим и случай остается тем, чем он был».3

Основным недостатком концепции Лапласа была абсо­лютизация формы в механических явлениях, попытка рас­пространить эту форму на всю природу. Однако это представ­ление не выдержало дальнейшего развития науки, которая преодолела жесткий, однозначный, линейный детерми­низм. В настоящее время детерминизм понимается более широко — как учение о всеобщей обусловленности объек­тивных явлений, о законосообразности природы. А выра­жается он целой совокупностью категорий, включающей, кроме причинно-следственной связи, необходимость и слу­чайность, необходимость и свободу, внешнее и внутреннее и т.д.

Понятия «детерминизм» или «индетерминизм» опира­ются прежде всего на понятие «закон». Закон — это катего­рия, отображающая существенные, необходимые и повто­ряющиеся связи между явлениями действительности, это «...внутренняя и необходимая связь между явлениями».4

Закон понимается как объективная связь между явле­ниями и процессами реального мира, существующими не­зависимо от человеческого сознания. Закон изменить нельзя, можно только изменить условия его протекания, изменить его форму, поэтому люди, познавая законы, мо­гут использовать это знание в своих интересах.

В истории философии встречаются точки зрения, кото­рые отрицают причинность на уровне существенных процес­сов. Причинность понималась как связь (определенная пос­ледовательность) ощущений, а не как явление, имеющее производящий характер. Такую концепцию причинности, исключающую материальное воздействие одного матери­ального объекта на другой, развивал английский философ XVII в. Д. Юм. Он отстаивал единственную форму причин­ности — наглядную. Наглядная причинность существует как простейший тип причинно-следственной зависимости и чаще всего встречается в обыденной жизни в условиях

108


манипуляции отдельными предметами. Она не исчезает пол­ностью в теоретических формах знания и так или иначе выражает определенную степень приближения к реальнос­ти. Вместе с тем теоретическая форма причинности более сложна, опосредствована, представляет собой закономерную связь явлений, на основе которой делаются прогнозы, необ­ходимые в деятельности человека.

Современная физика оперирует двумя типами зако­нов — динамическими и статистическими. Динамические законы соответствуют жесткому принципу детерминизма, пониманию природы, полностью подчиняющейся однознач­ной причинно-следственной связи явлений мира. Динами­ческий закон — это объективный физический закон, где однозначная связь физических величин выражена количе­ственно. Под классической механикой, которая описывает­ся при помощи динамических законов, поскольку размера­ми взаимодействующих тел здесь можно пренебречь, пони­мают механику системы материальных точек. В этой меха­нике координаты и импульсы частей системы полностью определяют ее состояние. К фундаментальным теориям ди­намического типа относятся кроме механики Ньютона элек­тродинамика Максвелла, механика сплошных сред, термо­динамика и теория гравитации.

С развитием науки, а именно во второй половине XIX в., динамические законы перестали интерпретироваться как универсальные. Причиной этого явилось открытие мира элементарных частиц, субатомного мира со своими специ­фическими законами. На основе этих законов невозможно было однозначно предсказывать будущие события и факты. Такие законы стали называться вероятностными, стати­стическими. Это связано с тем, что результат действия при­родных сил не вытекал однозначно из какой-то одной при­чины или информации, полученной на основании какой-то одной логической цепочки. Многочисленные опыты пока­зали, что многие тела, состоящие из миллиардов молекул, не дают и не могут дать возможности проследить для каж­дой из них изменение импульса или координаты в достаточ­но длительное время. Их следует рассматривать как случай­ные величины, которые в совместном движении дают неко-

109


торую вероятность предвидения события. Особенно это ха­рактерно для молекулярной физики.

Открытие закона сохранения энергии способствовало развитию двух качественно различных, но взаимно допол­няющих методов исследования тепловых явлений и свойств макросистем: термодинамического и статистического (молекулярно-кинетического). Первый из них лежит в основе термодинамики, второй — молекулярной физики. Термоди­намика — это наука о тепловых явлениях, в которых не учи­тывается молекулярное строение тел. К концу XIX сто­летия была создана теория поведения больших общностей атомов и молекул — молекулярно-кинетическая теория, или статистическая механика. Молекулярная физика изу­чает процессы, представляющие собой совокупное действие громадного числа молекул, и использует так называемый статистический метод. В основе молекулярно-кинетических представлений о строении и свойствах макросистем лежат следующие положения:

— любое тело состоит из большого числа мельчайших частиц — молекул;

— молекулы всякого вещества находятся в беспорядоч­ном движении;

— интенсивность движения молекул зависит от темпе­ратуры вещества;

— собственный объем молекул газа пренебрежительно мал по сравнению с объемом сосуда;

— между молекулами газа отсутствуют силы взаимодей­ствия;

— столкновения молекул газа между собой и со стенка­ми сосуда — абсолютно упругие.

Из основного уравнения молекулярно-кинетической те­ории вытекает вывод: средняя кинетическая энергия посту­пательного движения одной молекулы идеального газа пря­мо пропорциональна его термодинамической температуре и зависит только от нее.

Как видим, поведение газовых молекул дает основание обнаружить определенные количественные закономернос­ти, которые позволяют вычислить средние статистичес­кие значения. Детерминизм в статистических закономерно-

110


 

стях представляет собой более глубокое и точное описание объективных закономерностей в природе, ибо динамичес­кие законы характерны только для закрытых систем, кото­рые являются в своем роде идеализацией, так как в чистом виде они не существуют. Статистические законы не отри­цают закономерных связей в природе, они просто обладают иными способами описания свойственных природе законов.

Вероятностный детерминизм стал особо присущ кванто­вым процессам, то есть движению элементарных частиц и состоящих из них систем. К статистическим теориям совре­менной науки относятся статистическая теория неравновес­ных процессов, электронная теория, квантовая динамика.

Как только возникло понятие статистического закона, встал вопрос о соотношении его с динамическими закона­ми. Первоначально стал переосмысливаться принцип детер­минизма. Некоторые крупные ученые интерпретировали статистические законы индетерминистически. Другая часть ученых продолжала поиск возможностей детерминистичес­кой интерпретации, рассматривая статистические законы как промежуточные, поверхностные. И только впослед­ствии ученые стали толковать статистические законы как общую форму описания всех физических законов. Статис­тические законы являются описанием более глубоких, су­щественных связей и движений, они охватывают более ши­рокий круг явлений и находятся в большем соответствии с экспериментом.

§ 16. Причинность и закон

Сущностью причинности выступает производство при­чиной следствия. В процессе этого производства происхо­дит перенос материи и движения с явления-причины на явление-следствие, перенос структуры движущейся мате­рии. То есть в «следствии» воспроизводится, отображается некая устойчивая часть явления-причины, обеспечивающая сохранение и передачу информации по цепочкам причин­но-следственных связей. Встает вопрос, что выступает при­знаком закона данной связи, — ведь взаимодействия и свя­зи между явлениями совершенно не обязательно представ­ляют собой форму закона?

111


Следствие всегда идет за причиной. Иногда такую пос­ледовательность рассматривают как косвенное доказатель­ство однонаправленности времени. И действительно,«вслед за» всегда означает «после», то есть время течет только в одну сторону. Если следствие начинает действовать как при­чина, то «вслед за» остается и при обратной связи, новое следствие будет возникать опять после причины. Такое рас­суждение можно рассматривать как одно из косвенных до­казательств закономерности «стрелы времени», но оно не имеет силы относительно причинно-следственной связи, ибо направленность событий и последовательность их во вре­мени не свидетельствуют еще о том, что состоялось причи­нение, производство следствия.

Причинно-следственная связь — это соотношение меж­ду предметами или событиями, опосредствованное услови­ями. Когда говорят об обусловленности событий, то подра­зумевают как раз явление детерминизма, но это еще не при­чинно-следственная связь, ибо детерминизм — понятие бо­лее широкое, включающее в себя и другие стороны взаимо­действия. Но если одни и те же условия порождают одни и те же следствия, если существует повторяемость связи при­чинно обусловленных событий, то она свидетельствует о некоей устойчивости данной связи, ее внутреннем харак­тере. А это уже признаки наличия закона, т.е объективной, существенной связи явлений действительности.

Важнейшим признаком причинно-следственной связи выступает факт необходимости появления при данной при­чине именно данного следствия. Наличие этого признака неопровержимо свидетельствует о доказанности того, что отношение причины и следствия имеет статус фундамен­тального закона природы.

Однако действие причинности в микромире вызывает своеобразную форму выражения необходимости, обуслов­ленную статистическим характером законов, свойственных этому уровню организации материи, что, в свою очередь, затрудняет либо делает невозможным прогнозирование со­бытий. И вновь ставится вопрос о законосообразности при­чинения.

В качестве аргумента в пользу трактовки причинно-след­ственной связи как закона можно привести тот факт, что

112


данный закон не ограничивается функцией предсказания поведения системы в будущем. Далее. В науке так сложи­лось, что соотношение причины и следствия само давно вы­ступает как форма обоснования целого ряда положений и законов естествознания. Таковы, например, законы симмет­рии, сформулированные в 1890 г. Пьером Кюри. Все три закона (о симметрии и асимметрии) выражены через соот­ношение причин и следствий; в них утверждается, что сим­метрия причин предполагает неизбежное возникновение симметрии следствий; асимметрия следствий имеет в своей основе асимметрию причин; а положения, обратные этим двум, как правило, несправедливы. Следует добавить, что законы Кюри были неоднократно подтверждены в теории и практике кристаллографии, в частности при получении по­ликристаллов и монокристаллов, в искусственном выращи­вании ювелирных драгоценных камней. Здесь процесс сим­метрии осуществляется начиная с состояния системы с низ­ким уровнем энтропии, когда между соседними элемента­ми устанавливаются хаотические, случайные связи, — до образования твердой фазы вещества, обладающей прочнос­тью и твердостью. При получении монокристаллов этот про­цесс охватывает и микро-, и макроуровни организации ма­терии. При медленном охлаждении расплава кристаллиза­ция вещества дает прекрасный макроэффект в виде драго­ценного камня. В микромире закон причинно-следственной связи означает, что любое состояние физической системы обусловлено некоторым предыдущим ее состоянием вкупе со всеми взаимодействиями, в которые включена система в период перехода.

Развитие науки, влекущее за собой необходимость пе­ресмотра ряда своих методологических положений, посто­янно сопровождается возникновением альтернативных то­чек зрения на детерминизм и индетерминизм. Тот факт, что статистические законы никак не уничтожают такого их свой­ства, как объективность, а стало быть, и способности детер­минировать движение явлений и систем материального мира, подтверждается и современными представлениями о причин­но-следственной связи как о связи закономерной.

113


 

§17. Необходимость и случайность

Необходимость и случайность — «соотносительные фи­лософские категории, отражающие различные типы связей в объективном мире и его познании. Необходимость — от­ражение преимущественно внутренних, устойчивых, повто­ряющихся, всеобщих отношений действительности...

Случайность — отражение внешних, несущественных, неустойчивых, единичных связей действительности...».6

Необходимость и случайность суть противоположности, отрицающие и одновременно предполагающие друг друга. Они связаны по определению, ибо случайность является результатом перекрещивания независимых причинно обус­ловленных событий, специфической формой проявления необходимости.

Противоположность необходимости и случайности вы­зывается разными основаниями. Эти основания связаны прежде всего с тем, что данные категории представляют лишь различные аспекты, характеризующие всеобщую связь и развитие предметов и явлений мира. Одно из осно­ваний кроется в разном характере причинности, вызываю­щей данные процессы и результаты. Необходимость вызы­вается регулярными и постоянными причинами процесса. Случайность появляется в результате действия отдаленных нерегулярных форм причинения.

Другим основанием сравнимости необходимости и слу­чайности выступает способ превращения возможности в действительность. В условиях действия необходимости в объекте существует только одна возможность превращения в действительность. Эта возможность в конце концов и реа­лизуется. В условиях действия случайности в объекте су­ществует несколько потенциальных возможностей и спосо- '| бов их реализации, которые могут превратить одну из них в действительность. И именно данная возможность выступит как форма проявления необходимости. В первом случае можно с достаточной точностью прогнозировать будущее поведение системы. Во втором — либо невозможны никакие предсказания, либо возможны с определенной долей веро­ятности.

114


События и процессы, выражаемые категориями необхо­димости и случайности, отличаются противоположным ха­рактером — однозначностью и определенностью, с одной стороны, и неоднозначностью и неопределенностью их про­текания — с другой.

В силу разнообразия и разноуровневости материального мира необходимость и случайность могут проявиться од­новременно, но в разных отношениях. Они также могут в процессе развития системы переходить друг в друга. Так, необходимость принимает форму случайности в точке вы­бора неравновесной, сложной системы направления даль­нейшего движения в условиях скачка.

В истории философии толкование категорий необходи­мости и случайности было различным, хотя великие ученые уже в античности определяли их достаточно близко к совре­менности. Так, Аристотель признавал важность данных понятий и посвятил им достаточно места и внимания в сво­ей «Метафизике». Он дает сравнительные определения и той, и другой категории, связывает их с понятиями причин­ности, внутреннего и внешнего, объясняет, почему наука о необходимости есть, а науки о случайности нет. Так, «с од­ним из существующего, — пишет Аристотель, — дело об­стоит всегда и по необходимости (это необходимость не в смысле насилия, а в смысле того, что иначе быть не может), с другим же не по необходимости и не всегда, а большей ча­стью, — то это начало и это причина того, что существует привходящее, ибо то, что существует не всегда и не боль­шей частью, мы называем случайным, или привходящим» .6 И далее: «Так вот, случайное, или привходящее, — это то, что, правда, бывает, но не всегда и не по необходимости и не большей частью. Таким образом, что такое привходящее, или случайное, об этом сказано, а почему нет науки о нем, это ясно: ведь всякая наука исследует то, что существует всегда или большей частью, между тем случайное не при­надлежит ни к тому, ни к другому».7

Необходимость и случайность Аристотель рассматрива­ет как процессы, объективно существующие и отличающи­еся всеобщим характером. Необходимость свидетельствует не только о том, что вещь существует, но и о том, что по-

115


иному она существовать не может. Связывая необходимость с причинением, Аристотель указывает, что необходимая причина может быть только сущностью вещи, то есть состав­лять закон ее бытия. Важно подчеркнуть, что, толкуя слу­чайное как привходящее, Аристотель не только не отказы­вает ему в объективности, но считает, что случайное также является существенным свойством, только не данной кон­кретной формы бытия, а вытекающей из нее. А поскольку оно есть существенное свойство, оно также достойно науч­ного изучения. Таким образом, античный философ в дан­ном вопросе оказался значительно прозорливей метафизи­ческого толкования данных категорий.

Материалисты Нового времени (Б. Спиноза, П. Гольбах), так же как и некоторые ученые (Ж. Б. Ламарк, Э. Геккель), не видели связи между необходимостью и случайность, счи­тали, что случайность не является объективным свойством природы, характеризует только ложное знание или незна­ние чего-либо. «Случай — вот лишенное смысла слово», — восклицал Гольбах. Он был убежден, что «мы пользуемся словом случай, чтобы прикрыть незнание естественных при­чин...». Между тем, согласно Гольбаху, ни в нас, ни в при­роде «ничто не происходит случайно... Все, что происходит в нас или осуществляется нами, равно как и все, что проис­ходит в природе или что мы ей приписываем, зависит от необходимых причин, которые действуют по необходимым законам и производят необходимые следствия, порождаю­щие другие следствия.

Фатальность — это вечный, незыблемый, необходи­мый, установленный в природе порядок, или необходимая связь действующих причин с производимыми ими действи­ями».8

Как мы знаем, фатализм означает веру в неотврати­мость судьбы, в то, что в мире все заранее предопределено. И назови это богом, таинственной силой или необходимос­тью, с точки зрения философии разницы здесь никакой нет. Полностью отрицая объективность случайности, знамени­тый философ подвергает отрицанию и внутреннюю необхо­димость, т.е. то, что касается сущности предметов и про­цессов. Она становится абсолютной по определению и превра-

116


щается тем самым в абстракцию, так же как и случайность, не имеющую никакого отношения к действительности.

Другим важным моментом метафизического подхода к определению соотношения необходимости и случайности является то, что последней отказывается в научном иссле­довании. Она перестает быть объектом науки, что влечет за собой, во-первых, дискредитацию философии как общей теории и метода естествознания (она становится бесплод­ной), а во-вторых, ограничение поисковых устремлений са­мой науки, одной из задач которой является исследование причин возникновения необходимых следствий.

С критикой метафизического понимания категорий не­обходимости и случайности выступил Г. Гегель. Прежде всего он отвергает идею о том, что случайное принадлежит только субъективному представлению. Науки, идущие по этому пути, с необходимостью окажутся в тупике бесплод­ной игры ума. То есть Гегель отстаивает объективность случайности и ее связи с необходимостью. Причем не кантовскую объективность, данную разуму априорно (т.е. как определения мышления и, значит, все-таки субъективно), а объективность реальной действительности. Случайности, по Гегелю, надо отдать должное в предметном мире. «Это верно прежде всего по отношению к природе, на поверхнос­ти которой, так сказать, случайность находит себе свобод­ное поприще... Но случайное точно так же проявляется и в духовном мире...».9 То есть случайное рассматривается как объективное и всеобщее свойство природы, но заметим, что философ говорит, что оно проявляется на поверхности при­роды, что выступает как непосредственная действитель­ность. Однако следует заметить, что случайное, по Гегелю, не сводится к простому многообразию природных образо­ваний, которое представляет собой удивительное зрелище случайности, «теряющейся в тумане неопределенности». Случайное имеет «основание своего бытия», но только не в самом себе, а в другом.10 Будучи обоснованным, оно явля­ется лишь односторонним определением действительности. Другое дело необходимость! Гегель ее определяет следую­щим образом: «Развитая действительность как совпадаю­щая в едином смена внутреннего и внешнего, смена их

117


противоположных движений, объединенных в одно уваже­ние, есть необходимость» 11

Необходимость здесь выступает как закон, который от­личается универсальностью, объединяет многие движения, в т.ч. противоположные, а стало быть, содержит в себе ис­точник, силу и направленность развивающейся действи­тельности. Случайность как одностороннее определение дей­ствительности, как ее возможность, которая может быть, а может и не быть, является тем самым формой проявления необходимости.

Материалистическая диалектика восприняла многие идеи Гегеля, высказанные по поводу необходимости и слу­чайности, и прежде всего признание их объективного харак­тера, взаимной связи и развития. Правда, материализм по­нимает объективность как объективность материального мира, т.е. существование его вне и независимо от человечес­кого сознания. А объективность категорий — как содержа­ние истинного познания. Вместе с тем многие положения, сформулированные Гегелем, пластично вошли своей содер­жательной стороной в содержание диалектических поня­тий, свойственных материализму. Так, Ф. Энгельс подчер­кивает важность диалектической связи необходимости и случайности. В объективной действительности они не суще­ствуют в чистом виде: «... случайность — это только один полюс взаимозависимости, другой полюс которой называ­ется необходимостью».12

Данное утверждение проявило свою чрезвычайную ак­туальность в настоящее время в философии науки. Уже Ч. Дарвин в XIX в. раскрыл диалектическую сущность вза­имосвязи данных категорий. Как пишет Энгельс, «Дарвин в своем составившем эпоху произведении («О происхожде­нии видов путем естественного отбора» — авт.) исходит из самой широкой, покоящейся на случайности, фактической основы. Именно бесконечные случайные различия индиви­дов внутри отдельных видов, различия, которые могут уси­ливаться до выхода за пределы видового признака и у кото­рых даже ближайшие их причины могут быть установлены лишь в самых редких случаях, именно они заставляют его подвергнуть сомнению прежнюю основу всякой закономер-

118


ности в биологии — понятие вида в его прежней метафизи­ческой окостенелости и неизменности. Но без понятия вида вся наука превращалась в ничто. Все ее отрасли нуждались в понятии вида в качестве основы: чем были бы без понятия вида анатомия человека и сравнительная анатомия, эмбри­ология, зоология, палеонтология и т.д.? Все результаты этих наук были не только поставлены под сомнение, но и прямо-таки упразднены. Случайность опрокидывает существовав­шее до сих пор понимание необходимости. Сохранять его — значит навязывать природе в качестве закона противореча­щее самому себе и действительности произвольное челове­ческое определение, значит тем самым отрицать всякую внутреннюю необходимость в живой природе, значит вооб­ще объявить хаотическое царство случая единственным за­коном живой природы».13

Еще более актуальной представляется данная проблема­тика в философии науки XX в. Во второй половине столе­тия возникла теория самоорганизации открытых систем (физических, химических, биологических, экологических и любой другой природы), которая получила название «си­нергетика». Ее объект и способы описания уже рассматри­вались выше. Но применительно к актуализации вопроса о диалектике необходимости и случайности отметим, что зна­чение этой теории не исчерпывается уточнением принципа самодвижения и развития материи. Дело в том, что процесс самоорганизации материи, исследуемый в синергетике, ак­центирует внимание на случайностном моменте развития, в котором «система выбирает» направление дальнейшего движения к возникновению качественно новой системной структуры. Раскрывается удивительная картина расшаты­вания старого на элементы, которые в хаотическом движе­нии «трясутся во все стороны» (образ Демокрита, применен­ный к атомам), и образуется либо множество возможностей дальнейшего движения, либо невозможность направленно­го движения вообще. Затем «вдруг» один из элементов, на­ходящийся где-то на самом краю поля системы, проявляет «инициативу» и быстро разворачивает направления милли­ардов других элементов в свою сторону. И система, будучи только что в состоянии совокупности множества не связан-

119


ных движений, самособралась в единое и сделала скачок. Отсюда и значение слова «синергетика» (от греч.) — «совме­стный, согласованно действующий». Система сделала ска­чок, но не по необходимости, свойственной старому каче­ству, а на основе случайности, возникнув из какого-то бо­кового, неожиданного источника, благодаря слабым флуктуациям, силе и быстроте изменений.

Естественно возник соблазн интерпретации таких про­цессов в духе индетерминизма. Здесь и отрицание необхо­димости. И «свобода воли» электрона. Здесь и метафизичес­кое отождествление причинности и необходимости. И невоз­можность предсказания будущего поведения системы. Од­нако системы и процессы, исследуемые синергетикой, не нарушают ни закона диалектической связи необходимости И случайности, ни закона причинения. Диалектика всегда утверждала, что случайность есть форма проявления необ­ходимости, но это — форма, содержание которой определя­ется чем-то привходящим (Аристотель) и основание бытия которой находится в другом (Гегель). Диалектика рассмат­ривает системы как открытые, сложные, неравновесные, нелинейные, многокачественные, в которых элементы об­ладают относительной самостоятельностью к целому и со­ставляют свои подсистемы. С данной точки зрения синерге­тика только подтверждает диалектику, раскрывает ее внут­ренние механизмы, позволяет «стереоскопически» загля­нуть внутрь процессов развития, требует их рассмотрения действительно как универсальных.

§ 18. Свобода и необходимость

Понятие «свобода», взятое само по себе, представляет собой весьма размытую и многозначную абстракцию. Содер­жание ее, так же как и других философских категорий, рас­крывается прежде всего в анализе взаимосвязи с противо­положным понятием. Однако у свободы как одного из уни­версальных свойств человека таких противоположностей может быть несколько, в зависимости от аспекта рассмот­рения самого человека, как и в каких отношениях он берет­ся. Рассматривается ли он как целостное существо или в одной из его сущностных сил (разум, воля, чувства)? Ис­следуется ли он в отношении к миру, природе, обществу,

120


культуре, другому человеку и т.д.? Какая сторона его взаи­модействия с миром выступает объектом анализа — гносео­логическая, ценностная, практическая или онтологичес­кая? Следует отметить, правда, что со всех сторон опреде­ление свободы человека является мировоззренческим. По­скольку здесь идет речь об общей философской теории сво­боды — мировоззрение мыслится философское. То есть ре­шение задачи о философской дефиниции свободы во мно­гом зависит от мировоззренческой позиции философа. А основным противоположным понятием выступает необхо­димость.

Одними из первых выступили с обоснованием свободы софисты. Известна крылатая фраза Протагора: «Человек — мера всех вещей». По сути, это выражение есть установле­ние полной свободы человека. Обоснованием свободы здесь выступает признание противоречивости материального мира и отсутствия объективных ценностей. Продолжение традиции софистов находим в античном скептицизме, сто­ронники которого так же, как и Протагор, отталкивались от противоречивости явлений окружающего мира и невоз­можности по какому-либо вопросу иметь единую точку зре­ния. В результате человек получал обоснование думать и вести себя так, как считал нужным.

Так называемая критическая философия, таким обра­зом, рассматривала свободу человека за счет абсолютизации противоречий и отсутствия их единства в действительнос­ти и мышлении.

Следует отметить, что проблематика свободы всегда ак­туализировалась, когда общество создавало условия либо невыносимого экономического и политического принужде­ния, либо анархии. Так, сильный всплеск теоретизирова­ния отмечен в эллинистический период греко-римской ис­тории. Философия старогреческих школ самосознания по сути вся была направлена на обоснование свободы челове­ческого сознания и действия. За исключением скептиков, необходимость в большинстве случаев не только признава­лась, но отождествлялась с причинностью, исключающей какую-либо случайность.

Следствием этого явилась трактовка стоиками свободы, в которой зияло противоречие между духовной свободой и

121


судьбой материального, телесного страдания от жесткого и жестокого причинения. Свободы стоик достигает через еди­нение с космическим целым. Стоики фаталистически пони­мают причинность. «Общий закон» по отношению к чело­веку трактуется как судьба. Целое — это настоящая дикта­тура по отношению к части, «часть не должна быть недо­вольна тем, что происходит ради целого» (свидетельство Плутарха). Обоснованием этого служит представление о мировом процессе как едином. Все в мире, излагает стоиков В. Ф. Асмус, происходит из единого источника сил. «Носи­телем единой причинной связи всех процессов, происходящих в мире, является единая «пневма», или рок (фатум)».14

Исходный пункт подхода к изучению человека — уче­ние о главных импульсах жизни. «Первым побуждением живого существа, — говорят стоики, — является самосох­ранение, ибо природа изначально дорога сама по себе».15 В связи с этим в основе его бытия лежат действия, направлен­ные на самосохранение. Животным дано такое побуждение, они и живут сообразно ему. «А разумным существам в ка­честве совершенного вождя дан разум, и для них жить по природе — значит жить по разуму, потому что разум — это наладчик (technites) побуждения».16 «Налаживание» про­исходит в направлении «общего закона», «вечного логоса», «всепроникающего разума». Подлинная свобода, согласно стоикам, выражается в познании сущности природы, ее все­общего закона.

Стоицизм в течение длительного исторического разви­тия эволюционировал от стихийного материализма к идеа­лизму платоновского типа, от старого фатализма к различ­ным вариантам эклектики и допущениям релятивистских суждений. Философия стоицизма разрабатывала только мыслимые основания свободы человека, чем обрекала его на примирение с действительным рабством. С одной сторо­ны, законным представляется произвол эмпирического бы­тия, с другой — произвол действующего человека. Эти ос­нования Гегель называл произвольными, поскольку они зависят от целевой установки человека, его интереса. Соци­альные нормы, как и вся эмпирическая действительность, преодолевались стоиками мысленно (иллюзорно). Философ-

122


стоик, как идеал человеческой мудрости, может быть доб­родетелен и счастлив в любом мире: все зависит от него, от его точки зрения на мир. Его мысль и воля поднимаются выше наличного бытия, социальной действительности и тем самым отрицают ее, приобретая лишь «общие фразы об ис­тинном и добром, о мудрости и добродетели».17

Представитель другой школы эллинизма, Эпикур, раз­работал иную концепцию свободы и ее обоснования. Буду­чи последователем Демокрита, который отстаивал жесткий детерминизм, не оставляя места случайности, Эпикур пред­положил, что природе свойственны не только необходи­мость, но и свобода, которая выражается в самопроизволь­ном отклонении атомов при падении. Свобода здесь рассмат­ривается как объективное явление. Вводя онтологическое представление о свободе падающих атомов, Эпикур пресле­довал цель доказать законность свободы человека, являю­щегося частью единой Вселенной. Как выше говорилось, эпикуровская картина мира не была принята современника­ми, но ее вполне оценили ученые XX столетия, увидевшие в ней черты современной теории и методологии познания.

Новое время изобилует концепциями свободы человека. Однако многие из них, уже в соответствии с наукой своего времени, противопоставляли свободу необходимости и, тол­куя последнюю в духе жесткого детерминизма, отрицали наличие свободы. Такие философы, как Т. Гоббс, Ж. Ламетри, П. Гольбах, по сути продолжали линию Демокрита и стоиков. «Мы считаем себя свободными, — пишет Голь­бах, — на том основании, что то соглашаемся, то не согла­шаемся следовать увлекающему нас потоку; мы считаем себя господами своей судьбы потому лишь, что вынуждены шевелить руками из страха утонуть. «Volentem ducunt fata, nolentem trahunt». Seneca. [«Рок ведет за собой доброволь­но подчиняющегося и влечет сопротивляющегося». Сенека.]18 И далее: «Но в природе, где все связано, не существу­ет действия без причины, и в физическом мире, равно как и в духовном, все происходящее является необходимым след­ствием видимых или скрытых причин, которые должны Действовать согласно своей сущности. Для человека свобо­да есть не что иное, как заключенная в нем самом необходи­мость».19

123


Таким образом, материалистическая линия философии до возникновения ее диалектической формы не дала полно­го понятия соотношения свободы и необходимости. Отстаи­вая детерминизм, философы считали все представления о свободе как таковой ложными. С одной стороны, они про­тивопоставляли необходимость и свободу, а с другой, в слу­чае действия человека согласно необходимости, отождеств­ляли их.

Противоположную концепцию соотношения свободы и необходимости разработали представители атеистического экзистенциализма. Ж. П. Сартр, например, отрицает детер­минизм, называя его принципом судьбы, который отнимает у человека его собственную жизнь и его будущее. По Сарт­ру, существуют только четыре необходимости: необходи­мость быть, необходимость работы, необходимость быть с другими и смертность. Человек — это будущее человека, которое полностью принадлежит ему. Учения, признающие принцип судьбы, не воспроизводят особенностей человечес­кого. существования. Из принципа судьбы вытекает лишь следующее: «против силы не пойдешь; выше головы не прыгнешь; любое не подкрепленное традицией действие — романтика; всякая попытка, не опирающаяся на опыт, об­речена на неудачу, а опыт всегда показывает, что люди все­гда скатываются вниз, что для того, чтобы их удержать, нужно нечто твердое, иначе воцарится анархия».20 В отли­чие от того содержания, которое раскрывают данные пого­ворки, указывающие на забитость, конформизм, примитив­ный прагматизм человеческого существа, живущего по принципу судьбы, Сартр утверждает абсолютную свободу человека. Человек «есть лишь то, что сам из себя делает» — таков первый принцип экзистенциализма.21 «Человек — это прежде всего проект, который переживается субъективно, а не мох, не плесень и не цветная капуста. Ничто не суще­ствует до этого проекта, нет ничего на умопостигаемом небе, и человек станет таким, каков его проект бытия».22

Наделяя человека абсолютной свободой, Сартр не рас­сматривает ее как великую положительную ценность, ко­торая с необходимостью принесет человеку материальное и душевное благополучие. Шаг за шагом философ раскрыва-

124


ет содержание этой свободы, порождающее великое одино­чество бытия человека в мире, в котором не существует никакого твердого основания, никакой твердой опоры для решения человеческих проблем. Ключевыми словами, вы­ражающими человеческие измерения свободы, являются тревога, заброшенность, одиночество.

Тревога возникает в связи с тем, что, принимая реше­ние по какому-либо вопросу и выбирая свое бытие, человек одновременно выступает как законодатель, выбирающий вместе с собой все человечество. Поэтому невозможно избе­жать ответственности, которая намного серьезней и глуб­же, чем можно предположить.

Заброшенность имеет своим источником неопределен­ность и неприменимость в реальной жизни высоких ценно­стей, ибо они слишком широки для конкретного случая (на­пример, нормы христианской морали). Даже одна из высо­ких максим И. Канта «человек человеку — цель», запреща­ющая рассматривать других людей как средство, не явля­ется реалистичной, ибо кто-нибудь при выборе всегда оста­ется средством.

Одиночество проявляется в том, что человек не может рассчитывать на поддержку других людей, принимая реше­ния в критических ситуациях. Выбирая советчиков, мы все равно решаем сами, кого выбрать. Более того, мы, как пра­вило, знаем, что он посоветует. Мы можем выбрать себе товарищей и объединиться с ними для достижения тех или иных целей. Но это, во-первых, наш выбор, чем мы только усиливаем ответственность, и тем большую, чем более высока цель и более широкий круг людей мы увлекли в ее реализацию. Во-вторых, эта цель исторична, и мы не можем видеть следствия, не можем контролировать движение к этим следствиям, что также увеличивает ответственность за наши действия. Я должен осознавать все это и рассчитывать только на себя. Когда Декарт говорил: «Побеждать скорее самого себя, чем мир», то этим он хотел сказать то же са­мое: действовать без надежды».23

«... Я всегда буду рассчитывать на товарищей по борьбе в той мере, — пишет Сартр, — в какой они участвуют вмес­те со мной в общей конкретной борьбе, связаны единством

125


партии или группировки, действие которой я более или ме­нее могу контролировать — я состою в ней, и мне известно все, что в ней делается... Но я не могу рассчитывать на лю­дей, которых не знаю, основываясь на вере в человеческую доброту или заинтересованность человека в общественном благе. Ведь человек свободен, и нет никакой человеческой природы, на которой я мог бы основывать свои расчеты. Я не знаю, какая судьба ожидает русскую революцию. Я могу только восхищаться ею и взять ее за образец в той мере, в какой я сегодня вижу, что пролетариат играет в России роль, какой он не играет ни в какой другой стране. Но я не могу утверждать, что революция обязательно приведет к победе пролетариата. Я должен ограничиваться тем, что вижу».24

Теоретическим источником экзистенциализма, в част­ности его представления о свободе и необходимости, явля­ется неклассическая философия конца XIX — начала XX вв. Возникшие учения отличались резкой критикой рациона­лизма немецкой философии (в особенности Г. Гегеля) и ми­ровоззренческой культуры, рождающейся на ее почве. В их основу было положено не рациональное начало, а иррацио­нальное (неразумное, бессознательное). Иррационализм предлагает нам совершенно иной вариант понимания сво­боды и необходимости.

Рассмотрим кратко учение А. Шопенгауэра (1788-1860). Сущность его такова.

Окружающий мир есть мир представлений.

Сущность мира — это воля. Воля, взятая сама по себе, «совершенно отлична от каждого своего явления и вполне свободна от всех его форм. Она лежит вне сферы закона ос­нования, ничем не обусловлена и не ограничена, безоснованна и беспричинна. Материя же — это всецело причин­ность».25

Воля присуща не только живой природе, но и неживой, в которой она существует в виде «бессознательной», «дрем­лющей» воли.

Мир по своей сущности есть реализация воли.

Всеобщая воля вызывает события в мире, возникнове­ние предметов и их движение. Она едина и проявляет себя через множество отдельных воль, борющихся друг с другом.

126


Одно из проявлений всеобщей воли — свобода воли че­ловека. Форма этого проявления — мотивация действий.

Как видим, универсальным принципом шопенгауэров­ского иррационализма является волюнтаризм. Воля в виде мотива выступает абсолютным началом, основанием и си­лой, обусловливающей деятельность человека. Но посколь­ку человек действует прежде всего в материальном мире, стало быть, в мире причинности, Шопенгауэр полагает веч­ную борьбу свободы воли и необходимости.

Изложенные концепции не являются диалектическими. «Гегель первый правильно представил соотношение свобо­ды и необходимости, — свидетельствует Энгельс. — Для него свобода есть познание необходимости» . Гегель всесто­ронне подошел к определению свободы. Он рассматривает данный феномен и как свободу выбора, и произвол свободы воли, и как отношение свободы и необходимости. Причем необходимость, по Гегелю, вместе со случайностью харак­теризует сложнейшую структуру действительности. Други­ми словами, действительность, реальность выступает здесь как важнейший посредник в реализации свободы. Философ-диалектик критикует одностороннее понимание свободы как произвольного выбора решения, квалифицируя ее как формальную, мнимую свободу. Выбор может случайно ока­заться и правильным, вызвать ожидаемые и объективные последствия. Но может оказаться и иным, поскольку чело­век убежден, что он мог бы поступить иначе и следствия так­же были бы ожидаемыми.

По вопросу соотношения свободы и необходимости Ге­гель критикует также тех философов, которые преувеличи­вают различие данных категорий. Так, они считали приро­ду подчиненной необходимости, а дух свободным. «Это раз­личие, — пишет он, — несомненно, существенно и имеет свое основание в глубинах самого духа; однако свобода и необходимость как абстрактно противостоящие друг другу принадлежат лишь к области конечного и имеют значимость лишь на его почве. Свобода, не имеющая в себе никакой не­обходимости, и одна лишь голая необходимость без свобо­ды суть абстрактные и, следовательно, неистинные опреде­ления».27 Данные понятия Гегель относит к «конечному»,

127


а конкретно — свободу порождают размышление и деятель­ность. Это замечание существенно в том смысле, что свобо­да и необходимость являются существенными характерис­тиками мыслящей, целеполагающей деятельности челове­ка, выступают свойством его субъектности. Критикуя вся­ческие односторонности определений, философ подчерки­вает невозможность рассмотрения понятий свободы и необ­ходимости отдельно одно от другого. Только в единстве сво­бода приобретает свое подлинное значение.

Гегелевское обоснование соотношения свободы и необ­ходимости напрямую подводит к трактовке данных катего­рий в русле идей материалистической диалектики. Матери­алистическая диалектика рассматривает проблематику сво­боды применительно к деятельности людей, действующих в истории, способных принимать решения на основе знания объективно действующей необходимости. Используя зако­ны, создавая условия, они используют законы для преобра­зования природы и общества, созидания культуры и разви­тия своей собственной сущности.

§ 19. Развитие как всеобщая закономерность

Развитие — одна из фундаментальных категорий фило­софии, выражающая предметы, явления и процессы с оп­ределенной стороны. В силу объективности и всеобщности ее объектов конкретизация формы и содержания данной категории предполагает сравнение с другими категориями такого же масштаба. Основанием подобного сравнения с необходимостью должны выступать субстанциальные начала и свойства материального мира и отражение их в близких развитию понятиях.                          

Один из последних по времени издания философских словарей определяет развитие как «существенное, необхо­димое движение, изменение чего-либо во времени ».28 В дан­ном высказывании мы имеем краткую дефиницию, которая пластично развертывается в емкое содержание. Развитие здесь рассматривается как движение, принимает на себя все его (движения) всеобщие и существенные характеристики

128


как способа существования материи. Вместе с тем акценти­руется важное свойство движущейся материи — существо­вать в конкретных формах. Движение конкретных форм, как правило, имеет вектор, осуществляется от чего-то к чему-то, что дает основание рассматривать его как измене­ние, обладающее направленностью. Направленность и вы­ступает одной из важнейших черт развития. «Направлен­ность движения не может быть характеристикой движения как способа существования материи, как бесконечного, — пишет автор статьи. — Развитие бывает восходящим и нис­ходящим, от внешнего к внутреннему и от внутреннего к внешнему, от старого к новому и от нового к старому, от простого к сложному и от сложного к простому, от низшего к высшему и от высшего к низшему, от случайного к необ­ходимому и от необходимого к случайному и т.д.».29 Ска­занное показывает, что направленность является необходи­мым признаком, специфицирующим развитие.

Направленность сама по себе есть категория сложная и обозначает тенденцию. Что же такое тенденция? Какое от­ношение она имеет к развитию, с какой стороны его харак­теризует? Маркс и Энгельс определяют ее как форму прояв­ления законов, которые вообще «... не имеют иной реально­сти, кроме как в приближении, в тенденции...».30

Термин «тенденция» часто употребляют в значении за­кономерности. В этом смысле сложность данной категории выражается в том, что она «обнимает» целую совокупность законов, их специфическое единство, выражает развитие многогранной многоуровневой системы.

Направленность выражает определенную закономер­ность развития, которая имеет еще такую уникальную чер­ту, как необратимость. Она указывает на то, что процессы, свойственные любому конечному предмету, системе, с не­обходимостью приведут к снятию их границы, к переходу в другое состояние или качество. Необратимость процессов не только связана с концом той или иной предметности, но и создает условия возникновения новых начал. Таким обра­зом, развитие имеет дело с взаимодействием конечных сис­тем, с их происхождением, существованием и снятием их внешних и внутренних границ. Развитие характеризует та-

129


кого рода процессы, которые не охватываются понятием движения как атрибута материи. Оно обладает специфичес­кими свойствами — раздваиваться на противоположные стороны, соотношение которых обусловливается конкрет­ной ситуацией; выражать генезисные связи и раскрывать источник; изменять темпы движения и его уровни.

Идея развития мира имеет давнюю историю. Эта идея крепкими узами связана с констатацией противоречий, борьбы противоположностей, взаимными превращениями различных состояний материи. Ее истоки восходят к древнейшим текстам китайской, индийской, греческой философии. Первоначально она была ярко и цельно выражена в философии Гераклита. До нас дошли фрагменты его сочинения «О природе», где он говорил, что все существует и в то же время не существует, все течет, находится в постоян­ном процессе возникновения и исчезновения. Все перехо­дит в свою противоположность. Все происходит через борь­бу и по необходимости.

Качественно новые идеи развивал Зенон из Элеи. В от­личие от Гераклита, рассматривавшего с позиции развития мир в целом, он остро поставил вопрос о противоречии чув­ственного мира и мира понятий, который отождествлял с миром истины.

На основе философии Гераклита и элейской школы воз­никли учения софистов, которые идею противоречий пол­ностью отнесли к области мышления, по сути оторвав ее от объективной действительности. И если первоначально b формах столкновения противоположных мнений софисти­ка осуществляла поиск истины, то впоследствии она приобрела нарицательный смысл как способность выдавать лож­ное за действительное благодаря выработанной в спорах гибкости понятий.

Положительные тенденции софистов воспринял и раз­вил Сократ. Именно он впервые употребил слово «диалек­тика», обозначающее искусство вести беседу, диалог с це­лью осмысления противоречий действительности. Но вопросно-ответная разговорная теория Сократа не исчерпыва­ет значения учения этого мыслителя и его влияния на всю последующую философию. Так, известный исследователь

130


античной философии А. Ф. Лосев отмечает, что «именно Сократ, который, исходя из относительности и условности, даже случайности наших бытовых представлений, требовал признания также и таких общих понятий, без которых не могли бы возникать и частичные, условные и случайные понятия. И поскольку сократовская философия была нача­лом перехода от материи просто и от идеи просто к их диа­лектике, то обычно всю философию до Сократа, и прежде всего натурфилософов-интуитивистов, так и называют «досократиками» или досократовскими. Эти названия весьма существенны и совершенно необходимы, поскольку имен­но с Сократа начинается то положительное построение диа­лектики идеи и материи, которую выше мы установили как существеннейшую и центральнейшую для всей античной философии».31

Диалектический взгляд присутствует в философии пред­ставителей Афинской школы — Платона и Аристотеля. В частности, Платон развивал идею тождества понятий бытия и небытия, движения и покоя, возникновения и исчезнове­ния. В онтологии Аристотеля диалектически представлено соотношение материи и формы как возможности и действи­тельности в их взаимопереходах. В неоплатонизме (Плотин, Прокл) получили диалектическое толкование понятия, вы­ражающие основу иерархии бытия, развиты концепции раз­двоения единого, взаимоотражения субъекта и объекта в познании, создано учение о вечной подвижности космоса.

Новый этап развития диалектики связан с немецкой классической философией конца XVIII — первой половины XIX вв. У И. Канта диалектические идеи получили выра­жение прежде всего в его гипотезе происхождения Вселен­ной. Идея происхождения сама по себе является диалекти­ческой. Кроме того, с позиции развития был впервые осве­щен и обоснован процесс становления неживой материи. В гносеологии к диалектическим следует отнести идею разнокачественности уровней познания, активности субъекта, наконец, кантовские антиномии.

Создание целостного диалектического учения принадле­жит Георгу Фридриху Гегелю. На идеалистической основе он о... впервые представил весь природный и духовный мир

131


в виде процесса, т.е. в беспрерывном движении, изменении, преобразовании и развитии, и сделал попытку раскрыть внутреннюю связь этого движения и развития».32

В разработке диалектических идей участвовали русские философы-материалисты (А. И. Герцен, Н. Г. Чернышевс­кий). В частности, Герцен в своих «Письмах об изучении природы» критиковал идеализм Гегеля, отстаивая диалек­тические принципы его учения, и пытаясь применить их к анализу природы и общества. Диалектическая традиция получила свое выражение и в идеалистической русской фи­лософии, например в концепции «всеединства» В. С. Соло­вьева.

Наиболее последовательной является материалистичес­кая диалектика, разработанная К. Марксом и Ф. Энгельсом. Маркс в «Капитале» подчеркивает полную противополож­ность материалистической диалектики гегелевской: «Для Гегеля процесс мышления, который он превращает даже под именем идеи в самостоятельный субъект, есть демиург дей­ствительного, которое составляет лишь его внешнее прояв­ление. У меня же, наоборот, идеальное есть не что иное, как материальное, пересаженное в человеческую голову и пре­образованное в ней».33

Разработанная на материалистической основе, диалек­тика как учение о развитии снимает ряд противоречий, свойственных идеалистической ее форме. По Гегелю, мате­рия не развивается во времени. На языке гегелевской диа­лектики нельзя обосновать решение вопроса, как вообще возможна материя, как возможна жизнь, как в действи­тельности снимается противоречие? И что особенно важно, основой и движущей силой истории выступает мистичес­кий Абсолютный Дух. Согласно основным принципам он­тологии Гегеля, в теории познания принижается роль эм­пирического познания, что грозит исследованию схемати­зацией, догмой и субъективизмом.            

Материалистическая диалектика как учение об универсальной связи и развитии представляет собой наиболее пол­ное и последовательное выражение действительных законов объективной реальности.

132


§ 20. Закон диалектического противоречия

История философии показывает, что диалектические идеи возникли на основе наблюдения соотношения проти­воположностей. С самого начала философы пытались ре­шить мировые загадки связи противоположных сторон ве­щей, процессов и явлений действительности. Исторически и теоретически вполне обоснованно считать закон диалек­тического противоречия главным существенным признаком диалектики.

Данный закон имеет еще другое название — закон един­ства и борьбы противоположностей. Это второе название содержит все категории, через которые раскрывается содер­жание и форма закона, — противоположности, борьба, един­ство. А первое название выражает саму суть закона. Здесь диалектическое противоречие представляет собой не просто закон, но основной принцип, развертывание которого рас­крывает сущность материалистической диалектики как та­ковой. Данный закон-принцип представляет развитие как следствие борьбы, противоположных сторон, характеризу­ющих предметы, процессы, явления и системы мира. Закон имеет принципиальное значение, поскольку раскрывает источник развития, причины, импульсы движения и само­движения объектов реальной действительности. Как закон развития, он всеобщ и абсолютен, ибо в каждой структуре, системе бытия есть источник их существования. Этот закон пронизывает все предметы и явления мира, входит в содер­жание других законов диалектики, поэтому его можно счи­тать определяющим изменения во всем внутреннем поле взаимодействующих систем, выявляющим «сквозную», центральную линию развития, характер и темпы измене­ний. Благодаря этому закону все изменения, происходящие в мире, можно рассматривать как формы самодвижения, что положило конец всем идеям о первотолчке.

У данного закона долгая и богатая история. Ее начало восходит к восточной философии и астрологии. Взаимодей­ствием противоположностей пользовались китайские и ин­дийские мудрецы в объяснении мира вещей и идей. Мно­жество теоретических положений высказали античные уче-

133


ные и философы. Выше уже приводились соответствующие высказывания Гераклита, свидетельствующие о понимании развития через борьбу крайностей, через их связь и гармо­нию, в основе которой также лежат противоположности. Гераклит утверждает, что «борьба — отец всего и царь над всем», «борьба всеобща, и все рождается благодаря борьбе и по необходимости».34 Он высказывает глубокие мысли о тождестве противоположностей, о «скрытой гармонии», которая характеризует все мироздание. Целое и нецелое, сходящееся и расходящееся представляют собой единство, и получается «из всего одно, и из одного все».35 Концепция о схождении крайностей получила название поляризма.

Поляризм в несколько измененной форме используется в философии и науке Нового и новейшего времени. Так, по Ф. Шеллингу, «всякое природное тело понимается как про­дукт деятельности динамического начала (силы), взаимо­действия противоположно направленных сил (положитель­ный и отрицательный заряд электричества, положительный и отрицательный полюсы магнита и т.д.».36 Такой взгляд философа на взаимодействие противоположных сил как определяющий фактор любого тела природы связан с откры­тиями А. Гальвани, А. Вольта, А. Лавуазье — словом, соот­ветствовал уровню естествознания того времени и был на­правлен против распространенного тогда принципа механи­цизма.

В течение всей истории философии столкновение про­тивоположных начал либо их гармония рассматривались как естественные свойства природы. Гегель создал учение о диалектическом противоречии как логическом принципе, важнейшем во всей его логической системе. В «Науке логи­ки» он пишет: «Противоречие — вот что на деле движет миром, и смешно говорить, что противоречие нельзя мыс­лить». Правильно в этом утверждении лишь то, что проти­воречием дело не может закончиться и что оно (противоре­чие) снимает себя само через себя. Но снятое противоречие не есть абстрактное тождество, ибо последнее само есть лишь одна сторона противоположности. Ближайший результат положенной как противоречие противоположности есть ос­нование, которое содержит в себе как снятые и низведен­ные лишь к идеальным моментам и тождество, и разли-

134


чие» ,37 В этом фрагменте изложена, по сути, вся концепция диалектического противоречия Гегеля. Прежде всего, рас­суждения мыслителя направлены против скептиков и агно­стиков (Пиррон, Секст Эмпирик, И. Кант), против софистов (Парменид, Зенон Элейский), которые делали неправильные выводы из рефлексии над своим познанием. Главная мысль здесь такова, что Гегель рассматривает принцип противо­речия не как субъективные размышления «над», а как он­тологический закон, утверждающий, что противоречие сни­мает себя через самого себя, т.е. через развитие.

Что означает « противоречие снимает себя через самого себя»? Это означает, что оно представляет собой естествен­ный процесс, имеющий в себе источник собственного пре­образования. Снятое есть всегда нечто опосредствованное процессом развития.

«Снятое противоречие не есть абстрактное тожде­ство», — далее говорит Гегель. То есть оно не должно быть односторонним определением, лишенным содержательной целостности. Абстрактное тождество — это пустое утверж­дение, лишенное основания. Философ полагает, что усло­вием диалектического противоречия должно служить осно­вание, которое содержит в себе и тождество, и различие.

Материалистическая диалектика восприняла многие идеи гегелевской концепции закона. Главное отличие ма­териалистического понимания закона заключается в том, что снято идеалистическое понимание самого развития. У Гегеля развитие охватывает только мир понятий, и «сня­тие» противоречия происходит благодаря идеалистически понятому онтологическому развитию самого понятия. Со­гласно материалистической интерпретации закона, источ­ником формообразования является не Абсолютный Дух, а материальный мир природы, предметы и системы матери­альной действительности содержат в себе этот источник.

Характеристика диалектического противоречия предпо­лагает взаимодействие противоположных сторон предме­та или процесса, взаимно исключающих и одновременно предполагающих друг друга, взаимосвязанных, взаимоза­висимых, обусловливающих существование самого проти­воречия. Существует множество противоположностей, ко­торые не относятся к одному предмету или рассматривают-

135


ся в разных отношениях. Такие противоположности не яв­ляются сторонами диалектического противоречия. Они только тогда выступают как диалектические, когда их вза­имосвязь и взаимодействие опосредствованы субстратом и развитием. Гегель также подчеркивал идею опосредство­ванное™, только он в качестве посредника называл основа­ние (имея в виду какую-либо идеальную целостность, каче­ство, например) и развитие (самих понятий). Материалис­тическая онтология исходит из принципа саморазвития материи.

Противоположные стороны выполняют в предметах раз­личную функцию, поскольку сами имеют различную при­роду. А поскольку они. различны, то имеют особую динами­ку и направленность. Будучи различными, но связанными и являясь свойствами единой субстанции, противополож­ные стороны не могут быть «безразличными» друг к другу и всегда находятся в состоянии борьбы. «Борьба» как тер­мин закона соотносится с «изменчивостью», «движением», а потому носит абсолютный характер. Вместе с тем проти­воположности есть свойства некоей целостности, системы, качества и находятся в единстве. Поскольку качество обла­дает конечностью, временностью существования, единство противоположностей относительно, так как всегда наруша­ется совокупным движением. Борьба противоположностей выступает источником развития предметов и систем, но и той основой, в границах которой они существуют, т.е. обус­ловливает само их бытие.

Закон диалектического противоречия пронизывает всю внутреннюю динамическую структуру системы, выражает как ее целостность, так и саморазвитие. «Сосуществование двух взаимно противоречащих сторон,— отмечает К. Маркс, — их борьба и их слияние в новую категорию со­ставляют сущность диалектического движения. Тот, кто ставит себе задачу устранения дурной стороны, уже одним этим сразу кладет конец диалектическому движению».38 К. Маркс, естественно, имеет в виду желание удалить «дур­ную» сторону основного противоречия, характеризующую систему, а не отдельные несущественные для системы в це­лом черты, что в принципе возможно. Конкретно данная

136


реплика Маркса направлена против понимания диалекти­ки противоречия Пруд оном, подразумевавшим под дурной стороной эксплуатацию, которая составляла существенное свойство капитализма, с его частной собственностью. Одна­ко Маркс в «Экономических рукописях 1844 года» просле­живает длительный процесс самоотрицания частной соб­ственности, превращения ее в собственность, лишенную эксплуатации, — это другой вопрос, касающийся развития определенной социальной системы и требующий специфи­ческого анализа.

Аналогичный пример можно привести с грубой интер­претацией концепции биохимического происхождения жизни, предложенной А. И. Опариным и Дж. Холдейном. Астроном Хайл считал, что данная концепция нелепа. Это то же самое, что утверждать, будто ураган, пронесшийся над местной свалкой, может привести к сборке «Боинга-747». Или мартышка, беспорядочно барабаня палкой по клавиа­туре пишущей машинки, случайно напечатает 66-й сонет Шекспира. Хайл здесь продемонстрировал совершенное от­сутствие способности к серьезной интерпретации научных концепций, которые обоснованы не только специальными научными фактами, но и применением добротной методо­логии. Сторонники современной концепции абиогенного происхождения жизни вовсе не имеют в виду превращение неживого в живое с сегодня на завтра, а исследуют длитель­ный процесс громадных многокачественных изменений, анализируемых на основе целого комплекса наук, с учетом альтернативных точек зрения, противоборства их специфи­ческих методов и оснований.

Диалектические противоречия находятся в самой сущ­ности вещей и имеют объективный характер, т.е. существу­ют вне и независимо от сознания людей. Это не означает, что их нельзя познать и использовать в практической дея­тельности. Они носят всеобщий характер, ибо свойственны всем формам движущейся материи. Их действие охватыва­ет и материальные, и духовные процессы. Нет ни одного предмета, который не был бы включен в какую-нибудь сис­тему и не испытывал бы на себе действие закона диалекти­ческого противоречия. Этот закон действует на всем продол-

137


жении существования качества как определенной систем­ной целостности, т.е. раскрывает ее динамическое содержа­ние. Движение разнокачественно и представляет собой вза­имодействие множества разнонаправленных процессов. Проявляясь в определенном предмете или явлении на еди­ной основе, эти разнонаправленные процессы начинают де­монстрировать раздвоекие этой основы. И чем глубже про­тиворечие, которое подлежит решению, тем более глубокой является «трещина» раздваивающегося качества.

Итак, структура диалектического противоречия такова:

предметы и явления материального мира обладают проти­воположными сторонами или свойствами. Отношение меж­ду данными сторонами и есть противоречие, которое обозна­чает взаимное исключение, взаимную связь и зависимость этих сторон. Противоречие характеризуется единством и борьбой. Борьба характеризует изменчивость и потому аб­солютна. Единство относительно, как относителен конеч­ный предмет, конечная система, конечное качество.

Основная функция диалектического противоречия — выступать источником, специфического движения, которое мы называем развитием. Эта функция длится, пока суще­ствуют границы конечного качества, и определяет содержа­ние процесса.

Структура противоречия изменяется. Противоположно­сти не представляют собой какие-то абстрактные линейные связи. Это группы свойств, некоторые из которых совпада­ют и являются тождественными. Другие группы выража­ют различие. Таким образом, отношение противоположнос­тей характеризуется тождеством и различием. Взаимодей­ствие и взаимопроникновение противоположных сторон из­меняют соотношение между тождеством и различием, обна­руживаются ступени развития противоречия. Это подтвер­ждает мысль об опосредствовании взаимодействия противо­положностей развитием самого предмета. Так, З.М.Оруджев, рассматривая вопрос о развитии противоречия, пишет:

«Бесспорно, что чем менее развит предмет, тем менее раз­вита система посредствующих звеньев. Изменение системы посредствующих звеньев (их количественное возрастание и качественное, структурное усложнение) является, на мой взгляд, весьма важным законом развития» 39

138


Логика развития в силу специфики развивающегося предмета и природы самого процесса имеет различные тем­пы изменений. Противоречие имеет время для созревания. Это объективный процесс, и разрешение противоречия так­же обусловлено спецификой его созревания и развития. Раз­решение противоречия является заключающей фазой в борьбе противоположностей. Суть данной фазы состоит в «снятии» их конкретного единства. Форма «снятия» необя­зательно является предельно обостренной, хотя такая веро­ятность объективно существует. В ходе разрешения проти­воречия изменяется качество системы или ее свойства, но в процессе продолжающегося развития никогда не уничтожа­ется само противоречие.

Виды противоречий. В свое время Г. Гегель, критикуя различные школы и направления философии, неправиль­но, на его взгляд, толкующие природу противоречий, ука­зывал на то, что они часто занимались внешними противо­речиями, лежащими на поверхности бытия и не имеющи­ми собственно отношения к диалектике. Однако внешние противоречия можно наблюдать и в диалектическом виде­нии мира. Это такие противоречия, которые относятся к разным, но взаимодействующим предметам — например, человека и природы. Внутренние противоречия свойствен­ны одному предмету, одной системе, и именно они выступа­ют источником ее развития. Это не означает, что внешние и внутренние противоречия не связаны и что не могут менять­ся их функции в развитии предмета. В открытых неравно­весных системах всегда действует множество противоречий, которые весьма условно классифицируются на внешние и внутренние. Внутренние противоречия обусловлены всей совокупностью внешних, которые часто определяют струк­турность внутренних, также, кстати, как и «раздвоение еди­ного» (системной целостности) на существенном для систе­мы этапе.

Поскольку диалектическое противоречие является су­щественным, действует как закон развития данной систе­мы, оно выступает не только ее источником, но и основным содержанием. В таком случае его можно считать основным противоречием. Оно составляет основу существования сис-

139


темы и определяет ее развитие в течение всего времени ее бытия. Неосновные противоречия характеризуют отдель­ные свойства и стороны процесса, не оказывая прямого воз­действия на саму сущность системы, хотя на общую карти­ну развития они, разумеется, влияют.

Развитие диалектического противоречия, раскрываю­щего динамику определенных качественных систем, выде­ление ступеней его созревания и движения к разрешению, обусловливает выделение главных и неглавных «этапных » противоречий. Главное противоречие — это то, которое воз­никает и выдвигается на отдельном этапе развития систе­мы и начинает определять всю ее противоречивую структу­ру. Разрешение данного (главного) противоречия оказыва­ет заметное влияние на разрешение других противоречий и развитие системы в целом. Неглавное противоречие здесь выступает как зависимое, подчиненное процессу, определя­емому в данный момент главным противоречием.

§ 21. Закон перехода количества в качество

Данный закон занимает важное место в системе диалек­тики, так как дает объяснение механизма всякого преобра­зования. Согласно этому закону коренные изменения про­исходят не сами по себе, а за счет незаметных, постепенных, количественных нарастаний. Вместе с тем, случившись, коренные изменения определяют дальнейшие количествен­ные процессы. Содержание закона выражено в категориях качества, количества, меры, скачка и в их диалектичес­кой взаимосвязи.

Качество. Мир представляет собой великое многообра­зие вещей и явлений. Предметы, явления и процессы мате­риального мира по одним чертам схожи между собой, по другим — различаются. При этом основания, по которым предметы объединяются и различаются, — не одного уров­ня. Одни касаются сущности, главного в предметах, другие основания несущественны. Для качественной определенно­сти человека как человека различия в росте весьма несуще­ственны, но в определенных ситуациях эти различия при­обретают значимость, например при моделировании одеж-

140


ды, в спорте, даже в космонавтике. То же самое можно ска­зать о животных, растениях, химических элементах и т.д.

То определяющее, что лежит в основе предметов, про­цессов того или иного класса и отличает предметы данного класса от предметов другого класса, и есть качество. Благо­даря ему предмет является данной определенностью. В час­тности, Г. Гегель указывает на специфику и уникальность вещей как важнейшие характеристики качества. «Нечто, — пишет он, — есть благодаря своему качеству то, что оно есть, и, теряя свое качество, оно перестает быть тем, что оно есть».40

Качество — это философская категория, содержание которой выражает целостность и специфику предмета, что отличает его от других предметов и явлений, какими бы схожими они ни были. Приведенная дефиниция не яв­ляется полной хотя бы потому, что целостность сама долж­на быть определена, а, как показывает история вопроса, даже сам подход к такому определению требует введения новых понятий. Таким понятием является свойство. Ука­зание на специфику предмета не означает его полной замк­нутости, изолированности. Его качественная определен­ность формируется и существует в совокупности взаимодей­ствий, в которых проявляются те или иные ее стороны и свойства. Каждая вещь вступает во множество взаимодей­ствий и обладает поэтому множеством свойств. Представ­ляя только одну сторону вещи, свойство не выражает ее це­лостности. А качество определяет целостность, представляя ее через органическое единство общих и специфических свойств данной вещи или класса вещей. В отличие от суще­ственной определенности, понятие качества органически соединяет существенные и несущественные свойства. Это связано с тем, что в зависимости от типа взаимодействия несущественное свойство может оказаться существенным, а существенное несущественным.

Современная наука пользуется весьма близким к поня­тию качества понятием «система». Любая вещь как систе­ма, в силу делимости материи, представляет собой единство определенных элементов. Система - динамическое поня­тие, и с этой точки зрения она представляет собой единство

141


внутренних и внешних связей и взаимодействий. Качеста в этом смысле предполагает единство внешних и внутренних свойств и не может мыслиться только как внутренняя определенность. Специфика вещи не может быть установлена вне соотношения данной вещи с другими вещами. Она также не может быть установлена без общего основания, позволяющего определить различия. Так, например, каче­ственную определенность урана как радиоактивного хими­ческого элемента составляют не только свойства, присущие самому урану, но и те, которые являются общими для ряда химических элементов, которым свойственна радиоактив­ность как таковая.

Понятие системы, являясь другим выражением каче­ственной определенности, способствует решению еще одной проблемы, которая активно дискутируется: о соотношении однокачественности и многокачественности вещей матери­ального мира. Утверждение о многокачественности вещи часто отрицается на основании отождествления понятий качества и свойства. Качество определяется через единство множества свойств, стало быть, многокачественность при­менительно к категории качества оказывается излишней. Но как только мы начинаем говорить о вещи как о системе естественного, происхождения, которая, как правило, субор­динирована и иерархична, отказаться от признания нали­чия в ней многих относительно самостоятельных качеств чрезвычайно затруднительно. В данном моменте весьма удачно соединяются, во-первых, ряд близких философских категорий — единое (качество) и многое (много качеств), целое и части; а во-вторых, философские и научные поня­тия, которыми в настоящее время широко оперируют и фи­лософия, и наука, — качественная определенность и систе­ма. Понятие системы включает в себя определение качества, но помогает интерпретировать его не как пустую абстрак­цию, но как более наполненную содержанием, формой, бы­тием часть материального мира.

Качественная характеристика предмета (системы) объективна, но терминологически понятия качества и дан­ный предмет часто употребляются как идентичные. В ис­следовании предмета мы берем во внимание ту или иную его

142


 

 


сторону — здесь может обнаружиться субъективность в оценке качества.

Количество — «философская категория, отображающая общее в качественно однородных вещах и явлениях».41 Ка­чественная однородность создает основание сравнимости вещей и явлений. Количественная определенность обуслов­ливает возможность сравнимости, соответствующие спо­собы и нормы сравнения.

Начало научного исследования количественных отноше­ний восходит к античности. Как свидетельствуют истори­ческие источники, первым, кто отнял математику у купцов, был Пифагор. Это означает, что именно пифагорейцы попы­тались сделать из математики науку. Они исследовали при­роду чисел и их соотношений и использовали свои исследо­вания для понимания гармонии мира.

У античных мыслителей математика вообще была в большом почете. Аристотель дал определение категории количества, которое до сих пор не потеряло своей ценности:

«Количеством называется то, что делимо на составные час­ти, каждая из которых, будет ли их две или больше, есть по природе что-то одно и определенное нечто. Всякое количе­ство есть множество, если оно счислимо, а величина — если измерима».42

В данном определении важно отметить ряд необходимых моментов. Прежде всего, Аристотель различает «количе­ство» и «число». Количество выражается числом, но не тож­дественно ему. Число — это форма выражения множества, связанная с определенной системой счисления. Количе­ство — это объективная, необходимая характеристика пред­мета, противоположная качеству и соотносимая именно с ним. Если качество есть целостность, то количество есть то, что делимо. Кстати, делимость относится как к прерывно­му (множество), так и к непрерывному (величина = линия, ширина, глубина). Но главное здесь, какую делимость име­ет в виду Аристотель? Он имеет в виду делимость на такие части, каждая из которых есть что-то одно и определенное нечто. Это и есть однородное нечто, что служит основани­ем и объектом сравнимости вещей. Например, заряд ядра в элементах таблицы Менделеева. Если заряд ядра у некоего

143


элемента равен 17 единицам, то мы определим этот элемент как хлор. Указанное Аристотелем одно и определенное не­что представляет собой однородное качество или свойство, подлежащее исчислению и выражению в числах. Благода­ря способности к исчислению и измерению количество мо­жет выражать величину, объем предметов, степень наличия свойств и однородных признаков. Являясь категорией про­тивоположной качеству, количественная определенность также необходима предмету и характеризует особенность его предметного бытия. Возвращаясь к примеру с хлором, добавим, что хлор, в отличие от других элементов, не толь­ко имеет особый заряд ядра, равный 17 единицам, — он характеризуется еще температурой плавления (100,98 гра­дусов), температурой кипения (34,05 градуса), что в сово­купности раскрывает внутреннюю природу качественной определенности данного химического элемента.

Материалистическая диалектика исходит из положения о необходимой связи и зависимости качества и количества. В истории науки и философии существует взгляд, преуве­личивающий значение количества в определении вещей, явлений и их развития. Это характерно для Декарта и Спи­нозы, Ньютона и Лейбница и связано прежде всего с интен­сивным развитием и успехами математики.

Существует также тенденция представлять развитие науки как движение от описания предметов со стороны их качественной определенности к описанию количественных закономерностей, и считать последнее высшим этапом ее развития. Однако в действительности одностороннее изоб­ражение предметов не является полноценным. Наука может накопить большое количество знаний, характеризующих предметы с количественной стороны, но это не дает знания закономерностей. Только в единстве, в сочетании количе­ственной и качественной сторон, в изучении этого сочета­ния создается возможность познания закономерностей ма­териального мира. Исследование материального мира тре­бует обязательного учета единства количества и качества. Об этом, в частности, писал Д. И. Менделеев: «Знания, от­носящиеся к количественной стороне химических превра­щений, далеко опередили изучение качественных отноше-

144


ний. Связь этих двух сторон, по моему мнению, составит нить, долженствующую вывести химию из лабиринта совре­менного, уже значительного, но отчасти одностороннего за­паса данных. Такую связь я сам старался разыскать: она лежит в основе той периодической системы элементов, ко­торой подчинено все мое изложение».43 Аналогичное поло­жение складывается сейчас в физике элементарных частиц.

Мера есть философская категория, выражающая един­ство качества и количества. Это граница, предел количе­ственных изменений, достижение которых вызывает изме­нение качества. Известно, что представление о мере — древ­него происхождения. Философему «меру во всем соблюдай» приписывают многим мудрецам, известным глубокими выс­казываниями. Мера длительное время существовала как универсальная норма поведения, выступающая признаком правильной жизни и поведения. Понятию меры уделил вни­мание Аристотель, но она не выступала еще частью важно­го диалектического закона.

Г. Гегель рассматривает меру как понятие, без которого структура закона количественных и качественных измене­ний была бы неполна. Акцентируя онтологический и объек­тивный аспект, он пишет: «Мера есть качественно опреде­ленное количество прежде всего как непосредственное; она есть определенное количество, с которым связано некое на­личное бытие или некое качество».44 Данное определение меры конкретизирует в законе только принцип связи коли­чества и качества, подчеркивает необходимость этой связи противоположностей для характеристики любого предме­та. Понятие меры выражает форму связи количества и ка­чества, в которой функция качества состоит в определении общего объема количества, а функция количества — в реа­лизации непрерывной изменчивости (уменьшении или уве­личении) материи качества.

В плане развития мера указывает на тот предел, дости­жение которого вызывает изменение качества. Гегель даже вводит понятие, противоположное мере, — безмерность. Это есть « выхождение меры в силу ее количественной при­роды за пределы своей качественной определенности. Но так как это другое количественное отношение, которое в срав-

145

 

 


нении с первым безмерно, тем не менее также качественно, то безмерное есть также мера. Эти два перехода (от качества к определенному количеству и от последнего обратно к ка­честву) могут быть представлены как бесконечный про­гресс — как снятие и самовосстановление меры в безмер­ном».45 Здесь Гегель уже описывает процесс развития, вы­раженный в категориях закона количественных и каче­ственных изменений. Можно говорить о противоречивости меры, заключающейся в том, что, с одной стороны, это гра­ница, указывающая на конечность данного качества, и она не только выступает как внешнее ограничение, но является его внутренним фактором, охватывающим, пронизываю­щим всю его определенность. С другой стороны, она — но­ситель изменчивости частей данного качества, стремящих­ся выйти за его пределы. Количественная природа меры дает возможность рассматривать ее как механизм, обеспечива­ющий процесс бесконечного развития и смены одного каче­ства другим. Не случайно Гегель обозначает иногда разви­тие как «узловую линию мер».

Границы меры подвижны, так как она не представляет собой изолированного явления или понятия об изолирован­ном явлении. Подвижность этих границ зависит от общих условий и специфической природы процесса. В целенаправ­ленном изменении условий кроется решение проблемы уп­равления закономерными связями природы.

Закон перехода количества в качество и обратно конк­ретизирует принципы диалектики, характеризуя одну из сторон развития, раскрывая его механизм. По Энгельсу, суть данного закона можно выразить следующим образом:

«... в природе качественные изменения — точно определен­ным для каждого отдельного случая способом — могут про­исходить лишь путем количественного убавления материи или движения (так называемой энергии)».46 Количествен­ные изменения как непрерывный процесс изменчивости предметов материального мира, достигая меры, вызывают качественные изменения. За пределами меры развитие не прекращается, но представляет собой уже новое отношение, характеризуется новой мерой. Новое качество содержит новую меру количества, которое в дальнейшем продолжит развитие.

146


Данный закон, характеризуя одну из сторон развития, тем не менее связан с другими законами. О связи с законом диалектического противоречия уже было сказано. То же самое можно сказать и о связи закона количественных и качественных изменений с законом отрицания отрицания. Излагая последний закон, уже можно использовать вместо более абстрактных понятий типа «бытия и ничто», «нечто и другого» более определенные категории качества, коли­чества и меры. Эти понятия, их связь и взаимопереходы де­лают закон отрицания отрицания более содержательным и полнее раскрывают единство всех сторон развития.

Существует методология, согласно которой не призна­ется развитие, выражаемое в необходимой связи и взаим­ных переходах понятий. Это методология, в научном отно­шении базирующаяся на принципах механистической кар­тины мира. По традиции, идущей от Аристотеля, философ­скую картину мира называют метафизикой, а метод — ме­тафизическим. Метафизический взгляд на качество и ко­личество обусловлен общим принципом сведения высших форм движения материи к низшим. Основой такого подхо­да является тот факт, что более высокие формы содержат более простые. Отсюда стремление сводить все формы дви­жения к простейшей — механической. Если же всякое дви­жение есть механическое перемещение тел в пространстве, то о качественных изменениях речи не может быть. Отсюда вывод: развитие есть не более чем увеличение или умень­шение одного и того же неизменного по качеству предмета.

Метафизики, отрицая единство качественных и количе­ственных изменений, абсолютизируют либо те, либо другие. Так, преформисты в биологии считали, что в зародыше су­ществует уже полностью весь организм. Концепции префор­мизма придерживался идеалист Г. Лейбниц и другие фило­софы. Материализм XVII-XVIII вв. также страдал метафи­зической ограниченностью, которая выражалась в том, что в нем не различались качественно разнообразные формы Движения материи. Не зная, как показать возникновение нового качества, эти философы вынуждены были наделять всю природу свойствами живого, одухотворять ее (Б. Спи­ноза, Д. Дидро).

147

 

 


Противоположную, но также метафизически ограничен­ную позицию развивали представители т.н. «теории катас­троф». Французский естествоиспытатель Ж. Кювье, отри­цая период накопления количественных изменений, пытал­ся объяснить качественное разнообразие видов животных наличием в природе катастроф. Такую же точку зрения раз­вивал голландский ученый-ботаник начала XX в. Гуго де Фриз. «В течение тысячелетий все остается в покое... —пи­сал он. — От времени до времени, однако, природа пробует создать нечто новое и лучшее. Она захватывает один раз один, другой раз другой вид. Приходит в движение творчес­кая сила, и на старой, до тех пор неизменной основе возни­кают новые формы».47 Каждый новый вид животных и рас­тений возникает внезапно, в результате действия некоей творческой силы.

Эти теории снимают проблему развития: развитие ста­новится невозможным, ибо нет связи с предшествующим.

Метафизическая концепция опровергалась самим ходом развития естествознания. Теория Канта-Лапласа о возник­новении и развитии Солнечной системы как закономерного процесса сыграла существенную роль в борьбе с метафизи­кой. Учение Ч. Дарвина о происхождении видов положило конец метафизике в биологии. Огромную роль в решении вопроса о взаимосвязи количественных и качественных из­менений в материальном мире сыграла химия. В этом чрез­вычайно большая заслуга М. В. Ломоносова, А. М. Бутлеро­ва, Д. И. Менделеева. Периодическая система Менделеева есть конкретная иллюстрация неразрывной связи количе­ственных изменений и качественных преобразований. В химии вообще наиболее ярко раскрывается сущность взаи­моотношений между качественной и количественной опре­деленностью предметов и процессов. Развитие науки под­готовило диалектическое понимание количественно-каче­ственных связей и развития.

Скачок. Многообразие и жизнь природы содержат в себе необходимость качественных преобразований. «Скачок и означает здесь качественное различие и качественное изме­нение» , — отмечает Гегель.48 Новое качество прерывает по­степенность количественных изменений. Перерыв посте-

148


пенности не означает перерыва в развитии. Скачок есть про­цесс, а не мгновенный полет через пустоту. И этот процесс имеет всеобщий характер, т.е. переход от качества к каче­ству на основе количественных изменений всегда и на всех уровнях движения материи представляет собой скачок.

Качественное разнообразие материального мира обус­ловливает разнообразие скачков. Они классифицируются по многим критериям: природа предмета, системы, масштаб изменений, форма протекания. Сложные многоуровневые системы, например организм человека, содержат внутри себя возможность множества скачков, характеризующих качественные изменения его частей и не изменяющих ка­чества самого организма. Другой пример описывает превра­щение глобулы, представляющей собой турбулентную газо­пылевую массу, в полноценную звезду.

Этот процесс, продолжающийся тысячелетия, на осно­ве количественных изменений претерпевает по крайней мере два существенных скачка — переход кинетической энергии частиц в тепловую и возникновение термоядерных процессов. В результате глобула превращается в протозвезду, а протозвезда — в полноценную. Еще сложнее обстоит дело с эволюцией видов. Например, древняя землеройка (мышка), возраст которой свыше 50 млн. лет, является «пра­родительницей» современных млекопитающих (медведя, волка, слона). Можно представить себе, сколько скачков содержит данный процесс. По масштабу скачка можно раз­личать частные и общие скачки. Частные скачки относят­ся либо к структурным элементам системы, либо к проме­жуточным этапам ее развития. Масштабность скачка свя­зана со временем его протекания.

По форме различаются постепенные скачки и со «взры­вом». Постепенность как форму скачка следует отличать от постепенности количественных изменений. Постепенность количественных изменений не связана с коренными изме­нениями предмета или системы. Постепенность скачка как форма качественных изменений выражает именно коренные изменения в развитии. Применительно к вопросу о взаимо­превращениях форм движения материи Энгельс заметил:

«При всей постепенности, переход от одной формы движе­ния к другой всегда остается скачком».49

149

 


Скачки со «взрывом» означают качественное изменение всей основы старого качества, изменение системы в целом. Такие скачки характерны, например, для перехода одних химических элементов в другие. Считается, что для таких переходов не требуется этапа накопления количественных изменений, хотя это свойственно больше для рукотворных процессов, нежели природных, поскольку природные про­цессы включают множество неупорядоченных молекуляр­ных взаимодействий, которые только на определенных эта­пах могут привести к реакциям, означающим процесс ка­чественного скачка.

Закон перехода количественных изменений в качествен­ные, выраженный через специфику своих категорий и их взаимосвязь, характеризует общий механизм развития ма­териального мира, его общее содержание как единство пре­рывности и непрерывности.

§ 22. Закон диалектического синтеза

Другое название этого закона — закон отрицания отри­цания. Он конкретизирует основные принципы диалекти­ки — принцип универсальной связи и принцип развития. В нем развитие предстает как борьба нового и старого, ха­рактеризуется повторяемостью и необратимостью отдель­ных черт и сторон, выражает направленность изменений. Закон отрицания отрицания не случайно называют законом диалектического синтеза: он отличается цикличностью, представляет собой определенный и специфический цикл развития, совмещающий в себе и разрушение, и созидание, и их синтез, который уже измененные опытом черты пред­шествующих стадий воспроизводит на более высоком уров­не. Закон раскрывает форму снятия* границы качества, по­казывает содержание этого процесса, раздвоение противо­речивого единства качества системы на элементы бытия

* Снятие, по Гегелю, есть преобразование, в котором некото­рые формы или элементы системы устраняются, но вместе с тем удерживаются как подчиненные моменты новой целостности. Снятое есть всегда нечто опосредствованное процессом разви­тия.

150


(повторяемости, преемственности) и небытия (необрати­мости) и, наконец, направленность к диалектическому синтезу как результату на новом уровне.

Впервые этот закон был сформулирован Г. Гегелем, хотя отдельные черты и стороны отрицания рассматривались и ранее. Гегель впервые подошел к отрицанию как к закону, поскольку оно выражает необходимость в беспорядке мно­жества кажущихся случайностей, поскольку анализ отри­цания отвечает задачам философии — познавать «устойчи­вую меру» и «всеобщее» в мире эмпирических единичностей.

Далее подчеркивается, что речь идет об онтологическом законе, имеющем свою меру, свое содержание. Каково же оно?

Определяя это содержание, философ использует катего­рии и механизмы других законов диалектики, что позволя­ет ему установить как общее, так и особенное в данном за­коне, выявить его диалектическую специфику. Так, он опе­рирует понятиями бытия, противоречия, качественной определенности и т.д. В «Науке логики» читаем: «В налич­ном бытии определенность едина с бытием, и вместе с тем она, положенная как отрицание, есть граница, предел. Ино­бытие есть поэтому не некое безразличное наличному бы­тию, находящемуся вне его, но его собственный момент. Нечто благодаря своему качеству, во-первых, конечно и, во-вторых, изменчиво, так что конечность и изменчивость при­надлежат его бытию»60.

Речь у Гегеля идет о качественной определенности ка­кого-то ограниченного бытия.

Качественная определенность — конечна и изменчива. Она по своей природе содержит в себе самой отрицание. Отрицание здесь рассматривается как существенное свой­ство любой конечной системы. Качественная определен­ность имеет предел, что свидетельствует о том, что инобы­тие (иное, другое) также присуще данному бытию.

Для понимания того, каково содержание отрицания, глубокой представляется мысль Гегеля о различении каче­ственной и количественной границ бытия. Он приводит пре­красный пример этого различения. Если мы рассматрива­ем участок земли определенной величины, говорит он, «то

151


это его количественная граница. Но этот участок земли есть, кроме того, луг, а не лес или пруд, и это составляет его каче­ственную границу. Человек, поскольку он хочет быть дей­ствительным, должен налично существовать, должен огра­ничивать себя. Кому конечное слишком претит, тот не дос­тигнет никакой действительности, а останется в области абстрактного и бесследно истлевает в себе».51

В рассуждениях о количественной и качественной гра­ницах философ раскрывает механизм отрицания, действу­ющий постепенно внутри каждой конечной системы. Каче­ство предстает здесь не только как целостность, но и как совокупность свойств, изменение которых не влечет за со­бой сразу абсолютного отрицания целиком всей системы. В развивающейся системе данный механизм выявляет свой­ства и моменты, принадлежащие данному бытию и бытию становящемуся, иному.

Отметим глубокую мысль Гегеля об особой ценности бытия определенного конечного качества. Человеку принципиально важно объективно и налично существовать в рамках конечного, т.е. ограничивать себя объективностью, видеть ценность реализации своей действительности* и соответственно участвовать в управлении взаимодействием свойств данного бытия и возникающего иного.

Рассматривая содержание категории «отрицание», Гегель предостерегает от одностороннего ее толкования. Осо­бенным объектом его критики в этом отношении является скептицизм. Скептицизм рассматривает отрицание как «го­лое отрицание», в котором не содержится ничего положи­тельного. Он особенно опасен «для конечного, абстрактно-рассудочного мышления», которое совершенно не может устоять против абсолютизации отрицательных сторон тех или иных определений.52 Конечное, абстрактно-рассудоч­ное мышление, взятое вне системы понятий, обладает то­щим односторонним содержанием, не имеющим возможно-

* В отличие от существования, действительность, по Гегелю, проявляется как необходимость. Поэтому человек, существуя, не должен забывать о двойственности границ, их противоречиво­сти и поиске форм, отвечающих закону развития.

152


 


сти выразить противоречивую сложность явления или про­цесса. Понимая отрицание как абсолютный момент движе­ния предмета, скептицизм попадает в тупик своих собствен­ных рассуждений, поскольку уничтожает бытие предмета как такового.

Крайней формой скептицизма выступает нигилизм, оз­начающий полное отрицание всего. Нигилизм как специ­фическая мировоззренческая установка охватывает весь спектр отношений человека к действительности, включая и ценностное, и познавательное осмысление этих отноше­ний. К этой категории относится современная так называе­мая негативная диалектика, которая применительно к рассматриваемому закону трактуется как необходимая цепь отрицаний, каждое из которых не столь глубоко и суще­ственно.

Негативная диалектика как мировоззренческая установ­ка приносит странам, и прежде всего нашей стране, неис­числимые бедствия. Она способна на долгие годы приоста­новить позитивное развитие, реализуя только негативную, разрушающую тенденцию. При определенных условиях она может определить направленность на уничтожение всей культуры, которая лишилась основания, постепенного на­капливания позитивных результатов материальной и духов­ной деятельности. Она может породить апатию и Неверие даже в очевидное наличное знание, а тем более теоретичес­кое знание, содержащее перспективу дальнейшего развития.

Существуют и другие виды толкования отрицания, ко­торые можно было бы назвать софистическим отрицанием. Важным признаком такого вида является отрыв субъектив­ной диалектики от диалектики бытия. Субъективная диа­лектика часто превращает свою мыслительную деятель­ность в игру, по произволу выдвигая то доказательства, то опровержения, выбирая случайные признаки вместо основ­ных и существенных, составляющих качество. На самом деле диалектика есть имманентный переход одного опре­деления в другое, в котором обнаруживается, что эти опре­деления рассудка односторонни и ограниченны, т.е. содер­жат отрицание самих себя. «Сущность всего конечного, — говорит Гегель, — состоит в том, что оно само себя снимает.

153


Диалектика есть, следовательно, движущая сила всякого научного развертывания мысли и представляет собой един­ственный принцип, который вносит в содержание науки имманентную связь и необходимость, в котором вообще заключается подлинное, а не внешнее возвышение над ко­нечным».53

Итак, диалектическое отрицание не есть разрушение, уничтожение чего-либо. Это такое отрицание, которое выс­тупает условием дальнейшего развития. То есть отрицание представляет собой не только форму борьбы старого и ново­го, но и форму их связи, выражающую сохранение некото­рых черт и сторон определенного качества, отстаивание их положительного значения, приумножение его, что и состав­ляет преемственность в развитии. «Всякое развитие, неза­висимо от его содержания, — писал К. Маркс, — можно представить как ряд ступеней развития, связанных друг с другом таким образом, что одна является отрицанием дру­гой.... Ни в одной области не может происходить развитие, не отрицающее своих прежних форм существования».54 Каждая ступень может включать множество отрицаний, в которых изменяются отдельные элементы или свойства раз­вивающегося качества. Но они не приводят к новому каче­ству, не разрешают основного противоречия, не приводят еще к синтезу старого и нового, завершающему определен­ный цикл развития.

Диалектическое отрицание носит специфический харак­тер. Являясь всеобщим законом, оно с необходимостью про­является в особенных или единичных формах. Специфика отрицания определяется конкретным историческим и тео­ретическим контекстом, природой самого процесса, его мас­штабом, субстратом, характером развития.

Для диалектики отрицания немаловажным является вопрос о его источнике. Выше приводились мысли Гегеля о различии внешней и внутренней границы конечного. Разу­меется, начало отрицанию может положить внешняя грани­ца. Но она не пронизывает все качество, и ее нельзя рассмат­ривать как субстанцию целостности, подлежащую разви­тию. Именно внутренняя граница несет на себе субстрат целостности, пронизывает все качество, всю совокупность

154


 

 


его элементов и свойств. Поэтому источник развития кро­ется внутри системы, в постепенных изменениях ее под­структур, ее организации. Первыми начинают изменяться элементы наиболее чувствительные к условиям бытия, по­рождая раздвоение единого на противоположные стороны. И только существенное противоречие, развернувшись, дает такое напряжение системе, которое чревато сменой каче­ства. Признание внутреннего источника развертывания от­рицания не означает того, что отсутствуют воздействия вне­шних условий существования качественной системы. На­против, внешние условия могут послужить стимулом, тол­чком, ускорителем снятия старого качества, но тем не ме­нее основной источник все-таки внутренний.

Выше говорилось также, что диалектическое отрицание происходит с удержанием положительных моментов старо­го качества. Именно данное обстоятельство дает основание осуществлению прогрессивного развития, ибо не уничтожа­ются исторически накопленные основы. Есть очевидные черты в старом качестве, необходимые для «строительства» нового. Однако в стихийных процессах, характерных для динамической реализации «узловой линии мер» в природе или движении цивилизаций, часто происходит деградация и уничтожение, а не созидание и прогресс. Исследование процесса отрицания показывает, что прогрессивное разви­тие требует прежде всего изменения формы, нежели содер­жания. Изменение внутренней формы, организации процес­са воздействует и на содержание, вплоть до его полного из­менения, приводящего к новому синтезу. Сознательное уп­равление процессом с необходимостью должно учитывать изменения, свойственные природе как таковой.

§ 23. Закон отрицания отрицания

Двойное отрицание, выражающее данный закон, толку­ется по-разному. Правда, никто не возражает, что это фор­мула процесса, представляющая «цепь» отрицаний. Одна­ко эта «цепь» богата содержанием, она может включать ка­чественные изменения, скачки, усложнение или деграда­цию; обозначать эволюционный цикл, в котором конец и начало совпадают, то есть составляют круг, по сути исклю-

155


чающий возникновение принципиально нового в бесконеч­ном водовороте событий. Так, в Новое время два материа­листа-энциклопедиста по данному вопросу придерживались противоположных точек зрения. Речь идет о П. Гольбахе (стороннике цикличности движения) и Д. Дидро (считав­шем, что развитие представляет собой своеобразную «стре­лу прогресса», то есть развитие осуществляется поступа­тельно).

Материалистическая диалектика допускает определен­ную познавательную ценность теорий круговорота, особен­но применительно к закрытым изолированным системам или к природе в целом. Но эти теории нельзя возводить во всеобщий закон развития, потому что из него выпадают такие группы изменений, которые не укладываются в дан­ную систему, поскольку сопровождаются приобретением нового качества и составляют уже другой процесс. Теории круговорота, таким образом, выражают повторяемость яв­лений и могут претендовать на признание статуса закона, но это не будет законом развития. Это, однако, не означает, что цикличность вовсе исключает рождение нового, ибо пол­ностью изолированных систем в природе не существует, а взаимодействия с внешней и внутренней средой всегда вно­сят в систему изменения. Таким образом, выступая на оп­ределенном этапе в качестве частного случая процесса раз­вития, цикличность приобретает черты поступательности, означающие тенденцию восхождения системы на более сложный уровень.

Цикличность и теории круговорота используются для описания движения специфических систем, которые обла­дают конечностью, включают процессы, отличающиеся ста­дийностью, качественным преобразованием, восхождением, угасанием. При этом на основе движения отдельной систе­мы нельзя сделать вывод о развитии как форме движения материи. Отрицание как уничтожение (гибель) системы (на­пример, организма, рассматриваемого в онтогенезе) даже в однородной среде (при рассмотрении филогенеза) не всегда означает прекращение эволюционных изменений, развития вида или популяции. Гибель нежизнеспособного организ­ма в аспекте закона естественного отбора может означать

156


положительный фактор усиления видовых признаков, обес­печивающих эволюцию. Но для подтверждения естествоз­нанием всеобщего характера закона отрицания отрицания необходимо доказательство, что процесс характеризуют од­новременно и повторяемость, и усложнение систем - как живой, так и неживой природы. В свете современной тео­рии самоорганизации материи можно считать этот факт до­казанным.

Спиралевидный характер развития. Диалектика рас­сматривает закон отрицания отрицания как циклический в том смысле, что он представляет собой относительно завер­шенный цикл изменений, включающий цепь отрицаний и заканчивающийся синтезом накопившихся изменений и сменой качественного состояния. Однако на этом развитие не заканчивается, и циклы не представляют собой специ­фический перерыв постепенности.

Последовательность циклов, составляющих цепь разви­тия, образно представляют в виде спирали (автором данно­го представления был Г. Гегель, формально соединивший «круг» Гольбаха и «прямую линию» Дидро). Этот образ ока­зался весьма содержательным.

Во-первых, спираль представляет развитие в виде слож­ного процесса, не линейного, а включающего зигзаги, возвраты, переходы на более низкую ступень развития, что и характерно для массовых взаимодействующих процессов, образующих временные ветки развития с неустойчивыми признаками и чаще всего разрушающимися на пути гло­бального восходящего процесса.

Во-вторых, эти процессы неоднородны, системы слож­ны, включают в себя целые ряды иногда несовместимых элементов, удерживающихся в системе кратковременными связями.

В-третьих, структурность систем испытывает острый натиск противоречий, в итоге и группы их связанных эле­ментов меняются местами. Образ спирали позволяет рас­сматривать цикл развития как «виток», включающий ряд прошлых ступеней, выражающих и деградацию, и созида­ние. Возврат к старому не означает здесь полного, абсолют­ного повторения той или иной ступени развития. Он явля-

157


ется уже другим, обогащенным опытом природы или чело­века, и с этого нового «низкого» состояния процесс возвы­шается на другую, более сложную ступень, которая как бы обгоняет прежнюю высоту развития и включает в себя эле­мент поступательности. В целом образ спирали указывает общую направленность развития, реализующуюся через смену качеств, через противоречия, образуя новые синте­зы.

Спиралевидность характеризует не только общую на­правленность развития и одну из ее очевидных форм, она выступает специфическим обоснованием изменения темпов развития, поскольку повторяемость «упрощает» пути раз­вития и позволяет на каждой новой ступени фокусировать­ся на поиске новых путей и новых результатов.

Диалектическое отрицание всегда конкретно. Условия его протекания, и прежде всего природа самого процесса развивающейся системы, определяют его специфику. По­этому применение этого закона к анализу действительности необходимо с учетом вышеназванных особенностей.

§ 24. Неживая и живая материя. К вопросу о происхождении жизни

В книге « Мировые загадки » немецкий биолог Эрнст Геккель перечисляет семь вопросов, которые он считает самы­ми трудными, интригующими и глубоко значимыми для человека. Вот эти вопросы:

В чем состоит сущность материи и силы?

Как возможно движение?

Как возникла жизнь, почему неживое превратилось в живое, какова связь между ними?

Откуда взялась целесообразность природы?

Как возникло ощущение и сознание?

Как объяснить возникновение мышления и речи?

Что значит свобода воли, каковы ее пределы и возмож­ности?

Как видим, вопрос, касающийся происхождения жиз­ни, является одним из центральных. Нельзя составить еди­ную картину мира, представить мир как целое без объясне-

158

 

ния природы жизни, связи живого и неживого, возникно­вения живого. Человек принадлежит к громадному миру живого, родствен простейшим живым организмам, имеет с ними нечто общее, отличающее их от косной материи. Бу­дучи сложнейшей системой живого, человек включает в себя бездну простейших организмов, и в определенной сте­пени его жизнь и смерть зависит от их функционирования.

Изучение происхождения живого проливает свет на ре­шение многих проблем, расширяет представления о мате­рии и движении, позволяет приоткрыть тайну целесообраз­ности, понять эволюцию природы от простого к сложному. Осмыслить генезис чего-либо — значит определить особен­ность возникшего, его свойства и функции, причины появ­ления, возможную ценность для человека. Тем более это относится к вопросу о происхождении жизни.

Концепций происхождения жизни несколько. Основные из них: идея неоднократного самопроизвольного зарожде­ния жизни; стационарного состояния; панспермии и биохи­мической эволюции.

Идея самопроизвольного зарождения жизни возникла как альтернатива креационизму, согласно которому живое, так же как и мир в целом, создано богом. Теория самопро­извольного зарождения была распространена в Древнем Китае, Вавилоне, Египте. В Древней Греции ее разделяли Эмпедокл, Анаксимандр, Аристотель, а в XVII в. — Н. Ко­перник, Г. Галилей, А. Левенгук. В XVII в. — веке научной революции, когда изменилась структура научного позна­ния, — концепции самопорождения была противопостав­лена идея биогенеза, согласно которой живое может про­изойти только от живого. Левенгук поддерживал идею са­мопорождения только применительно к микроорганизмам. Опыты Франческо Реди показали, что и микроорганизмы не могут зарождаться из неживого: если, например, орга­нический раствор прокипячен, микроорганизмы в нем не зарождаются. Идея биогенеза поддерживалась и опытами Л. Пастера (XIX в.), которые показали, что микроорганиз­мы появляются в органических растворах только тогда, ког­да в них уже присутствуют зародыши. Но остается вопрос:

откуда взялся первый организм?

159


 

 


Наиболее распространенными в настоящее время яв­ляются концепции панспермии и биохимической эволюции. Первая возникла в середине XIX в. Ее создателем считается Г. Рихтер. Она получила поддержку таких ученых, как С. Аррениус, У. Томсон, Г. Гельмгольц, В. И. Вернадский. Согласно данной гипотезе жизнь на Землю была занесена из космоса. Дело в том, что в составе комет обнаружены «предшественники» живого — цианогены, синильная кис­лота, органические соединения —некие «семена», «зароды­ши». Эти факты оцениваются по-разному. Большинство ученых пока считает, что «зародыши» погибли бы под дей­ствием ультрафиолетовых и космических лучей. Однако есть свидетельства возможности «транспортировки» объек­тов, напоминающих формы жизни, с других, далеких от Земли планет. Но в концепции панспермии проблема не ре­шается, а переносится в другую часть космоса.

Концепция биохимической эволюции возникла в 20-е годы XX в. Впервые идея эволюции химических углероди­стых соединений и ее перерастания в эволюцию биологичес­ких систем была высказана в 1924 г. русским биохимиком А. И. Опариным. Суть этой концепции состоит в обосновании абиогенного пути происхождения органических веществ. Согласно Опарину, органические вещества, углеводороды возникли в океане из более простых соединений. Энергией синтеза является солнечная, ультрафиолетовая. Электрические заряды, тепловая энергия, ультрафиолето­вые лучи воздействовали на пары воды, метан, аммиак, что способствовало возникновению коацерватов, имеющих в границе молекулы липиды, образующие мембрану клетки и обеспечивающие ее стабильность. Коацерваты — это протоклетки, которые динамичны, могут увеличиваться в раз­мерах, делятся на части, подвергаются химическим изме­нениям.

Гипотезу Опарина называют субстратной, поскольку она ставит вопрос о вещественной стороне жизни. «Кирпи­чиками» живого являются кислород, водород, азот и угле­род. Клетка состоит на 70% из кислорода, 17% углерода, 10% водорода и 3% азота. Все «кирпичики» живого широ­ко распространены во Вселенной, легко соединяются меж-

160


ду собой, вступают в реакции. Их соединения легко раство­ряются в воде. Экспериментальные исследования впослед­ствии подтвердили возможность синтеза аминокислот из простейших химических элементов.

А. И. Опарин не дает определения жизни, но указывает ее признаки: метаболизм (обмен веществ), самовоспроизве­дение, целенаправленность. После того как углеродистые соединения образовали «первичный бульон», возникла воз­можность формирования биополимеровбелков (структур­ный материал жизни) и нуклеиновых кислот (носители генетической информации), которые обладают свойством самовоспроизведения себе подобных. В литературе описа­ны различные пути возникновения систем органических веществ, способных взаимодействовать с окружающей сре­дой; возникновения механизма «отбора» веществ, способ­ствующих устойчивости субстрата, его выживанию и услож­нению.

Известно, что для происхождения жизни не меньшее значение, чем вещество, имеет энергия. В связи с этим вы­деляется в качестве специфической концепция энергетичес­кого возникновения. Ее представителями называют И. Пригожина и А. 'Волькенштейна. Пригожий считает, что для процесса происхождения жизни было важно наличие меха­низмов, способных поглощать и трансформировать хими­ческую энергию, создающих неравновесные условия и «сти­мулирующих» скачок.

С именем нобелевских лауреатов И. Пригожина (Бель­гия) и М. Эйгена (Германия) связаны теоретические иссле­дования, доказавшие закономерность возникновения орга­нических полимеров, обладающих способностью постепен­ного усложнения и самовоспроизведения молекулярной структуры. Эти исследования, осуществленные в начале 70-х годов XX в. и подтвердившие закономерный характер возникновения жизни, поставили ряд новых проблем, тре­бующих решения. В частности, какова последовательность происхождения элементарных структур клетки, что возник­ло вначале — белок или нуклеиновые кислоты?

Белок — это структурный материал клетки, а ДНК (дезоксирибонуклеиновая кислота) и РНК (рибонуклеиновая

161              


кислота) — хранители и трансляторы информации. Суб­стратная теория отдает предпочтение белкам, а энергетичес­кая — нуклеиновым кислотам, причем не ДНК, считаю­щейся матрицей информации, хранительницей, а РНК — транслирующему механизму. В пользу РНК говорит тот факт, что белковые структуры формируются на основе ин­формации, уже заложенной в строении молекул ДНК. А ДНК существует только в составе клеток — своеобразных атомов живого. Такая неразрывная связь частей, характер­ная для современного клеточного строения, не дает возмож­ности ответить на вопрос о последовательности их возник­новения. Этот ответ подсказывает специфическое свойство рибонуклеиновой кислоты, согласно которому РНК может кодировать и воспроизводить генетическую информацию без присутствия белков. В связи с этим многие ученые счи­тают, что именно РНК в процессе молекулярной эволюции является началом цепи усложнения.

 Как видим, обе концепции биохимической эволюции — субстратная и энергетическая — раскрывают процесс ста­новления живого как постепенное накопление и усложне­ние признаков и частей, которые впоследствии в результа­те скачка образуют принципиально новую систему, которая называется жизнью. Эта новая система обладает специфи­ческими относительно неживой материи свойствами: мета­болизмом, самообновлением, целесообразностью, способно­стью к самопроизводству.

Возникнув, жизнь стала новым объектом сложнейших эволюционных процессов. В этих процессах изменяются функции организмов и их формы. Действуют противопо­ложные, но взаимосвязанные тенденции — дифференциа­ция и интеграция. «Наряду с полимеризацией (количествен­ным увеличением однородных компонентов) дифференци­ация и интеграция выступают как основополагающие прин­ципы развития органического мира. При этом степень дифференциации организма становится показателем высоты организации, а интеграция, определяющая функциональную деятельность организма как целостной системы, — показателем морфологического прогресса».65

162


«Нашлась» противоположность и у дарвиновского «ес­тественного отбора». Известно, что естественный отбор яв­ляется специфической движущей формой эволюционного процесса, в результате действия которой происходит обра­зование новых организмов. По мере изменений в условиях существования она меняет механизмы приспособления организма, перестраивает его функции, строение. В 1946 г. И. И. Шмальгаузен создал теорию т.н. стабилизирующего отбора. Согласно ей, стабилизирующий отбор закрепляет результаты, достигнутые в ходе эволюции, связывает их в целостную систему, обеспечивает надежность воспроизве­дения. «...Обе формы естественного отбора действуют все­гда совместно, — отмечает Шмальгаузен, —так как, с од­ной стороны, внешняя среда постепенно, но неуклонно ме­няется, и, следовательно, могут быть обнаружены ведущая роль отбора и наследственное изменение нормы, но, с дру­гой стороны, это процесс медленный, и стабилизирующий отбор всегда и непрерывно ведет к развитию регуляторных механизмов, охраняющих эту медленно меняющуюся нор­му от нарушающих ее внешних влияний».56

Наличие двух форм отбора — движущей и стабилизиру­ющей — отражает противоречивость эволюционного про­цесса, соотношение возникающей новизны и сохранения целостности организма.

Примечания к Главе III:

1 Материалисты Древней Греции. М., 1955. С.44.

2 Философия. Энциклопедический словарь. — М.: Гардарики, 2004.

3 Маркс К„ Энгельс Ф. Сочинения. Т.20. С. 533-534.

4 Маркс К. Капитал // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. М., Т.25. 4.1. С.333.

5 Философский энциклопедический словарь. М., 1989. С.409.

6 Аристотель. Сочинения: В 4-х т. — М.: Мысль. 1975. T.I. C.183.

7 Там же, с. 287.

8 Гольбах П. Избранные произведения: В 2-х т. М., 1963. T.I. С.112, 236-237.         

9 Гегель. Энциклопедия философских наук. М., 1975. T.I. C.312— 320.

10 Там же, с. 318.

11 Там же, с.322.                                             

163


12 Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т.21. С.174.

13 Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т.20. С.535-536.

14 Асмус В. Ф. Избранные философские труды: В 2-х т. М., 1970. Т.1.С.463.

15 Лаэртский Д. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М„ 1979. С.294.

16Там же, с.295.

17 Гегель. Феноменология духа // Сочинения. М.-Л., 1959. Т.4. С.109.

18 Гольбах П. Избранные произведения: В 2-х т. М., 1963. T.I. С.237.

19 Там же.

20 Сартр Ж. П. Экзистенциализм — это гуманизм // Сумерки богов. М„ 1989. С.320.

21Там же.с.323.

22 Там же. 23Там же.с.331.

24 Там же, с.322.

25 Кривицкий Л. В. Шопенгауэр. // История философии. Энциклопедия. Минск, 2002. С.1294.

26 Маркс К„ Энгельс Ф. Сочинения. М., Т.20. С.116.

27 Энциклопедия философских наук. М., 1975. T.I. C.143.

28 Развитие // Словарь философских терминов. — М.: ИНФРА-М, 2004. С.463

29 Там же.

30 Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т.39. С.355.

31 Лосев А. Ф. История античной философии. — М.: Мысль. 1989. С.60.

32 Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т.20. С.23

33 Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т.23. С.21.

34 Гераклит.// Цит. по: Чанышев А. Н. Курс лекций по древней философии. М.: Высшая школа. 1981. С.136.

35 Материалисты Древней Греции. М., 1955. С.12.

36 Гайденко П. П. Шеллинг. Философский энциклопедический • словарь. М., 1987.С.747.

37 Энциклопедия философских наук. М., 1975. T.I. С.280.

38 Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. М., Т.4. С.136.

39 Оруджев 3. М. Опосредование и развитие противоречия // Диалектическое противоречие. М., 1979. С.224.

40 Гегель. Логика. // Сочинения. - М.-Л.: ГИЗ, 1929. Т.1.Ч.1. — С.157.

41 Рузавин Г. И. Количество// Философия. Энциклопедический словарь. — М.: Гардарики, 2004. — С.382.

42 Аристотель. Сочинения: В 4-х т. М., 1975. T.I. C.164;

164


43 Менделеев Д. И. Основы химии. СПб. 1877. 4.1. С.7

44 Энциклопедия философских наук. — М.: Мысль, 1975 T.I. — С.257.

45 Там же, с.261.                                             ,

46 Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т.20. С.385.

47 Гуго де Фриз. Избранные произведения. М.-Л., 1932. С.65~66.,

48 Энциклопедия философских наук. М., 1975. T.I. С.142.

49 Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т.20. С.66.

50 Гегель. Наука логики // Энциклопедия философских наук. М., 1975. Т.1.С.230.

51 Там же, с.231.

52 Там же, с. 206.

53 Там же.

54 Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т.4. С.297.            

55 Философия и современная биология. М.,1973. С. 256.

56 Шмальгаузен И. И. Факторы эволюции. М.-Л., 1946. С.117.

Литература:

Алексеев П.В., Панин А.В. Диалектический материализм: общие теоретические принципы. М.,1987.

Вернадский В.И. Начало и вечность жизни. М., 1989. Гегель Г. Ф. Энциклопедия философских наук. В 3-х тт. T.I—2. — М.: Мысль.1975.

История античной диалектики. М., 1972.

История диалектики XIV—XVIII вв. М., 1974.

История диалектики. Немецкая классическая философия. М., 1978.

Лосев А.Ф., Спиркин А. Г. Диалектика/ Философский энциклопедический словарь. М.,1989.

Лобачев А. И. Концепции современного естествознания. М., 2001.

Материалистическая диалектика. Т. 1—5. М., 1981—1985.

Материалистическая диалектика как общая теория развития, кн. 1—4. М., 1982-1987.

Маркс К. Капитал. Т. 1. // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т.23.

Оруджев З.М. Диалектика как система. М., 1973.

Философия и современная биология./Под ред. И. Т. Фролова. М., 1973.

Холдейн Дж. Б. С. Предисловие к 1-му изд. на англ. яз. «Диалектики природы» Ф.Энгельса./ «Природа», 1968.                     

Энгельс Ф. Анти-Дюринг./ Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т.20.

Энгельс Ф. Диалектика природы./ Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т.28.

 Adorno Th. W. Negative Dialektik. Fr./M/. 1966.

166