Повернутись на сторінку http://www.philsci.univ.kiev.ua/

Повернутись на сторінку http://www.synergetics.org.ua/

Раздел 5. Опыт некоторых самоорганизационных интерпретаций

Предложенный в работе самоорганизационный взгляд на социальные процессы неоднократно использовался автором для интерпретации самых различных социальных феноменов, как-то: особенности социальной экспертизы [1], вопросы социального управления и социальных технологий [2], проблемы отношения народа и власти [3], личностный кризис, личностный успех, психология творческого акта [4], проблема социального кризиса и роли элитных групп [5], феномен чернобыльских самоселов [6], общество риска [7], феномен игры [8], механизмы социальной консолидации, этнокультурного взаимодействия, языкового пространства в Украине [9], проблема социальной маргинальности [10], проблема интеграции теоретических подходов к социальному конфликту [11], анализ динамики институциональных отношений [12], анализ отношений в диаде [13], анализ других общесоциальных и личностных феноменов [14].

Ниже мы приведем некоторые из этих интерпретаций — как публиковавшиеся ранее, так и новые.

5.1. Языковое пространство Украины:
возможность самоорганизационного анализа

Языковая ситуация в Украине, констатируемая социологами на основании мониторинговых исследований Института социологии НАНУ на протяжении почти всего периода существова-ния независимого украинского государства, выглядит достаточ-но парадоксальной. При том, что 62% респондентов стабильно

373

называют своим родным языком украинский, лишь чуть более половины из них (35–37%) пользуются своим родным языком постоянно, остальные же отвечают, что используют русский и украинский в зависимости от обстоятельств [15]. (Подробный анализ этого “в зависимости от обстоятельств” не проводился, но скорее всего, можно ожидать, что наблюдается значитель-
ный крен в сторону русского языка.) Для тех, кто считает своим родным языком русский, это отклонение в сторону постоянно-
го использования украинского (не являющегося родным) языка составляет не более 1–2%. Таким образом, структура языкового пространства в Украине выглядит, при самых мягких оценках, как паритетная, а в действительности как значительно смещенная в сторону более активного использования русского языка.

Если учесть, что большинство респондентов (66% против 11%) не испытывают недостатка в знании украинского языка, можно сделать вывод, что это не составляет преграды для обеспечения информационно-коммуникативных потоков, и серьезных им-пульсов к изменению положения дел (импульсов, которые шли бы “снизу”, от потребностей людей) не наблюдается. Тем не ме-нее государственная политика в сфере языка направлена на расширение ареала использования государственного языка. Очевидно, основной мотивацией к этому является стремление
к укреплению Украины как самостоятельного, независимого государства со всеми положенными атрибутами. Но кроме организационных усилий, к каковым относятся мероприятия, проводимые со стороны государства, есть еще и самоорганизационные эффекты, которые при недостаточном к ним внимании могут оказаться куда более сильными и далеко не обязательно действующими в том же направлении, что и организационные. Попробуем именно под этим углом зрения посмотреть на процессы, происходящие в языковой сфере нашего государства.

Интерпретация приведенных выше данных может проводиться под разными углами зрения, и самый первый интер-претационный ракурс, напрашивающийся в силу существующей смысловой связанности понятий “язык” и “культура”, возникает в результате проецирования языковой ситуации в плоскость отношений русской и украинской культур, их взаимодействия и

374

даже соперничества в культурном пространстве Украины. Те возможные выводы, к которым приводит такое изменение плоскости рассмотрения ситуации, зависят от первоначальной позиции, занимаемой интерпретатором. Причем полярные точки зрения могут выглядеть и как констатация величия и первостепенности русской культуры, ее духовного превосходства над украинской с одной стороны, и как трактовка сложившейся ситуации в качестве результата насильственной русификации насе-ления Украины в годы советской власти и недостаточности компенсирующих действий в настоящее время — с другой.
В научном плане такие точки зрения — повод для дискуссии,
но в общественно-политическом — импульс к конфронтации и противостоянию. В этой связи небезынтересным в плане науч-ных осмыслений и небесполезным в плане поиска социального согласия представляется обращение к интерпретационным конструкциям, занимающим более взвешенные по отношению к приведенным выше позиции, какой и является, на наш взгляд, предлагаемая точка зрения.

Самоорганизационная схема анализа, будучи методоло-гическим основанием предлагаемого интерпретационного варианта, позволяет более целостно и системно взглянуть на ин-тересующие нас процессы. Напомним, что объектом ее внимания являются процессы социодинамических трансформаций, динамика социокультурного структурирования, а в предметной области одно из центральных мест занимает рассмотрение самоорганизационных механизмов образования и изменения социальных структур. Поскольку язык внутриструктурных коммуникаций является одним из наиболее значимых атрибутивных характеристик этих социальных образований, то все конструктивные выводы, предлагаемые самоорганизационным подходом, имеют непосредственное отношение к интересующей нас конкретной проблеме.

То, что в фокусе внимания данного подхода оказываются прежде всего кризисные ситуации в процессах социальных изменений, делает эту методологическую основу как нельзя более адекватной конкретной ситуации в украинском обществе. Еще

375

одним существенным преимуществом самоорганизационной модели является ее междисциплинарность, позволяющая объединить в одном теоретическом конструкте социальную, куль-турную и психологическую стороны человеческого существования, что в случае обращения к языковой проблеме представля-ется исключительно важным.

Результатом применения такого подхода к интерпретации языковой ситуации в кризисном обществе (в частности — украинском) будет прежде всего расширение размерности про-странства языковых образований за счет отказа от жесткого отнесения языка к его этнокультурному истоку (исключительности этнокультурной оси в языковом пространстве). Единица-ми или элементами такого пространства становятся различные субъязыковые образования, лишь условно привязанные к тому, что мы называем русским или украинским языком. Часто при-меняемые к некоторым из них ярлыки, “суржик”, “сленг”, “жаргон” носят во многом оценочный характер и указывают на ста-тус языка по отношению к тому, что можно назвать литератур-ным (представляющим данную культуру) русским или украинским. Эта оценочность должна быть снята в случае, когда в представлении о социокультурных корнях языка мы оттолкнем-ся от реальных социокультурных процессов, происходящих в кризисной ситуации украинского общества.

Обратимся к основному методологическому конструкту са-моорганизационного подхода, состоящему в выделении само-организационной и организационной составляющих в системе механизмов, направляющих социоструктурирующие процессы. Напомним, что первые являют собой стихийные и спонтанные пути настройки общества на внутренние и внешние условия своего функционирования, а вторые — рационально сконструиро-ванные приемы регуляции социальной жизни.

Кризисные ситуации в социальной динамике отличаются от стабильных прежде всего тем, что для них самоорганизационная составляющая является превалирующей. Это, с одной стороны, дает надежду на то, что все как-то само собой образуется, а с другой — порождает угрозу, что все поглотит и погубит социальная стихия. Вопрос соотношения организации и самооргани-

376

зации, их взаимодополняемости и взаимодеструктивности — вопрос непростой даже в теоретическом отношении, не говоря уже о сфере непосредственного социального управления. Попробуем вкратце коснуться этой проблемы применительно к поставленной выше задаче анализа языковой ситуации, и попы-таемся проследить, как структурируется социальное пространство под действием этих двух механизмов прежде всего с точки
зрения проекции такой динамики на языковое пространство общества.

Социальный ландшафт, образованный в результате актив-ности самоорганизационных структурирующих процессов (спонтанных, зачастую инициированных случайными событиями), выглядит как совокупность более или менее устойчивых социальных образований (сообществ), отвечающих вполне определенным характеристикам. В самом общем виде их можно обозначить как сообщества, объединенные общей игровой ситуацией, общим мифологическим пространством. Самоорганизация в обществе проявляет себя через порождение множества социальных общностей, имеющих все признаки субкультурных образований, особенно активно возникающих в кризисные периоды. И языковые процессы — одна из наиболее рельефно проступающих составляющих таких социотектонических сдвигов.

Реестр таких возникающих субкультурных структур очень широк, и основания для их образования черпаются из самых различных источников — это и этническая история (казачество русское и украинское, дворяне, монархисты), и общность территории проживания и рождения (землячества), и множество игровых и мифологических форм, возникающих на почве освоения рыночных отношений (от криминальных до цивилизованных вариантов), на почве перенесения в социальную ткань нашего общества философско-религиозных идей как Востока, так и Запада. Последние продуцируют самые разные братства и сообщества — православных, протестантов, католиков, баптистов, кришнаитов, буддистов и т. д. Политическая тектоника поставляет множество различных игровых структур, называемых политическими партиями, с мало отличающимися партийными

377

программами, но ощутимо выраженной игровой сущностью, проступающей при внимательном рассмотрении ткани внутрипартийного взаимодействия. Научные, спортивные сообщества, театральные и художественные школы или, как их иногда называют, “тусовки” тоже относятся к структурам такого ряда в
той мере, в какой они регулируются не официальными устава-ми, а негласными внутренними нормами и связями. В этом ря-
ду находятся и сообщества, возникающие на основе общности этнических культурных корней. В пестром множестве возникающих социальных конденсаций последние занимают доста-точно скромное место.

В социосамоорганизационной терминологии такие социаль-ные структуры носят название аттрактивных, что указывает на их притягательность для тех, кто в них находится, и на то, что именно эта часто неотрефлексированная притягательность и составляет основу механизма их возникновения.

Все эти субкультурные образования с необходимостью оснащаются соответствующей символикой и атрибутикой, что служит, с одной стороны, средством их презентации на социальной арене, с другой — способом их локализации. (Презентационная сторона указанных явлений рассмотрена подробно в работах Л. Ионина [16].) Локальность, тенденция к закрытости является следствием законов возникновения и существования самоорганизационных аттрактивных структур и в культурном оформлении предстает как стремление к выработке определен-ной процедуры посвящения приходящих, определенного аналога инициирующих ритуалов.

В список основных презентационных атрибутов входит в первую очередь территория, где происходят собрания того или иного сообщества (партийные съезды, театральные тусовки, на-учные конференции, молельные дома, клубы, фиксированные места в городских парках или подземных переходах и т. д.), со временем обязательно включающие в себя ритуальные элементы. Вторым по значимости является лингвистическое оснащение того или иного сообщества. Именно этот момент имеет не-посредственное отношение к нашей проблеме.

378

Так возникающие социокультурные структуры становятся
той социальной и культурной основой, которая порождает множество субъязыковых образований, в качестве своей исходной элементной базы использующих преимущественно русский или украинский язык. И хотя нельзя спорить с тем, что язык задает матрицу структурирующих мир смыслов и категорий, эти новые языковые образования пополняются значительным арсеналом слов и понятий, специфически обслуживающих эту субкультурную форму. О привязанности такого языка к этнически заданно-му языковому комплексу можно говорить только с большой степенью условности. Тот язык, который обслуживает криминальные структуры (чисто самоорганизационные образования), русским можно назвать с большими допущениями, и тот украинский, который стал атрибутивным признаком властвующих группировок, тоже к украинскому можно отнести с большой оговоркой. В случае попадания представителей этих групп в выборочные совокупности упомянутых выше социологических исследований они бы отнесли себя к говорящим на украинском или русском языках. Трактовка такой ситуации в терминах отношения русской и украинской культур представляется слишком серьезным обобщением, поскольку представленный субкультурный “перекрой” общества снимает дихотомию рус-ское — украинское или, по крайней мере, значительно ослабля-ет ее напряженность.

Следует особо подчеркнуть, что язык той или иной аттрак-тивной структуры, как и она сама, возникает спонтанно, ес-тественно, он зачастую связан с историей возникновения сообщества и не может быть изменен волевым усилием или прика-зом без значительной угрозы разрушения самого сообщества в силу повреждения его коммуникативной ткани и соответствующих социальных и, возможно, даже политических последствий.

В социально-психологическом разрезе аттрактивные социальные структуры представляют собой объекты идентификационных устремлений личности, причем истоки этого идентифици-рующего отнесения лежат в первоначальной недифференциро-ванной притягательности данного сообщества. Инициировать эту притягательность может любая случайность в ситуации лич-

379

ностного идентификационного кризиса (чем характерно время социальных переломов). Процесс вхождения в сообщество, с необходимостью сопровождаемый ситуациями преодоления и возникающего при этом игрового азарта, закрепляет притягательность эмоциональной подключенностью к происходящему в сообществе. В последующем принадлежность к такому суб-культурному образованию может трактоваться как сознательный, когнитивно обеспеченный выбор. Усвоение обслуживающего сообщество лингвистического комплекса происходит закономер-но в процессе вхождения в соответствующую данной социальной структуре нормативную среду, предполагающую в качестве одного из признаков принадлежности использование именно этого языкового ряда.

Отношения между так возникающими социокультурными сообществами могут принимать различный характер — от явно-го противостояния (чаще всего по принципу подобия — между двумя криминальными, двумя политическими, двумя этнокультурными, двумя научными структурами и т. д.) через полную индифферентность к сложным вложенным структурам (например, русская или украинская научные школы, футбольные команды, русская или украинская православные церкви и т. д.). Первое слово указывает на первый идентификационный круг (этническую или гражданскую принадлежность), а второе — на внутренний круг (сущность более узкого сообщества).

Особый интерес в контексте предлагаемых рассуждений представляет последний вариант взаимодействия аттрактивных структур. В плане языковой ситуации он выглядит очень непростым. Украинский ученый и украинский спортсмен чаще всего, как мы видим это даже без специальных социологических исследований, пользуется языком, принятым в его научном или спортивном микросообществе, не выбирая его по принципу “русский” или “украинский”. И при этом в своих поведенческих проявлениях он будет демонстрировать гражданский патрио-
тизм, отстаивая не только интересы своей школы, клуба, но и своего государства. Можно сделать вывод, что, в случае отношений между сообществами по типу “вложенности”, доминирующими являются нормы и атрибуты той аттрактивной груп-

380

пы, идентификация с которой является первичной, более ценностно окрашенной.

В плане личностного идентификационного комплекса мы имеем дело с иерархией идентичностей, и ценности наиболее значимые из них являются первостепенными, что относится и к языковому предпочтению. Иерархия аттрактивности влечет за собой иерархию норм, ценностей, символов и атрибутов. И в таком случае для ученого, не без основания считающего себя при-надлежащим украинской науке, относящего себя к украинской этнической группе и считающего родным языком украинский, в случае, если принадлежность к научному сообществу является все же первичной, выбор в пользу языка, принятого в этом со-обществе, будет закономерным. А для многих такого рода сообществ (особенно южной и восточной Украины) чаще всего внутренним языком профессионального общения является обогащенный специальной терминологией русский. Это исто-рический факт, и он имеет место независимо от оценок, которые мы дадим породившим его историческим моментам.

Если такие структуры представляют собой живую, твор-ческую социальную материю, а не формальное агрегативное объединение отдельных индивидов, то самоорганизационная составляющая в их жизнедеятельности будет очень весомой, и вся соответствующая атрибутика требует к себе всьма бережно-го отношения. Изменить ситуацию без разрушения сущности таких социальных образований может лишь естественность и спонтанность. Попытки волевого, декретного воздействия в
силу самой природы самоорганизационных процессов не могут привести к желаемым результатам, а скорее всего приведут к обратным, состоящим в разрушении или дроблении начальной структуры. И тогда некогда сильная научная школа (к примеру, математическая) может разрушиться в результате насильственного разрушения ее атрибутивной языковой стороны.

Сами эти попытки волевой регуляции, если они возникают, принадлежат уже другой составляющей процессов социального изменения, которую мы назвали организационной. Она сущностно противоположна самоорганизационным механизмам, инициируется рационально продуманными планами и проектами,

381

опирается на рациональное, научное знание (или то, что под ним в данный исторический момент понимается). Самой большой организационной структурой является государство.

Диалектика отношений организации и самоорганизации — очень непростой вопрос, поскольку как та, так и другая динамическая составляющая социальных процессов содержит и по-тенциал сохранения единства социальной системы, и потенциал разрушения. Мы знаем, что такая организационная коррекция, долгое время обозначавшаяся как путь торжества разума над неразумной природой, в настоящее время обернулась множест-вом антропогенных природных катастроф. Угроза катастро-фичности таится в излишне самонадеянных организационных воздействиях, направленных на коррекцию социокультурного процесса. При этом сами цели и планы реформаторов могут быть самыми правильными, прекрасными и обоснованными, но не учитывающими силу возможного самоорганизационного сопро-тивления.

Главная задача взвешенного организационного вмешатель-ства — не прямое воздействие на развитые самоорганизационные образования, а просеивание процесса самопорождения самоор-ганизационных структур сквозь сито тех ценностей, на которых базируется общество. Самоорганизация сама по себе бесстраст-на, не знает добра и зла и стремится лишь к созданию опреде-ленного порядка. Поскольку процесс самовозникновения аттрак-тивных структур многовариантен, задача организационных усилий состоит в отсечении возможности возникновения одних структур и в создании условий для появления других. А это требует владения управленческими приемами, учитывающими силу социальной самоорганизации.

В этой связи парадоксальность такой ситуации, когда предпринимается много организационных усилий для укрепления позиций украинского языка, а реальные социальные тенденции говорят если не об обратном, то, по крайней мере, о тщетности таких попыток, требует более глубокого анализа. Самый опасный и, к сожалению, самый простой и линейный путь — попытаться действовать еще решительнее и требовательнее.

382

На уровне отдельного человека вариативность самоорганизационного социального структурирования выглядит как внут-ренняя готовность к идентификации с несколькими сообществами. В чью пользу будет сделан выбор, могут решить как случайность в личной истории, так и определенные корректирующие усилия со стороны государства. В какой-то кризисный момент человек может с равной степенью вероятности инте-грироваться как с религиозным братством, так и с криминальной структурой. Создать условия для уменьшения вероятности последнего варианта — задача государства. Организационные попытки вмешательства во внутренние дела самоорганизацион-
ных структур — дело достаточно безнадежное. С преступностью не удалось справиться еще ни одному государству, поскольку
эти структуры обладают живучестью естественных организмов, демонстрируя способность к самоусложнению и делению.

Как же все сказанное соотносится с языковой проблемой? Самый первый вывод — язык внутреннего употребления, при-нятый в самоорганизационных образованиях, не может быть изменен насильственно без угрозы этим образованиям. Другими словами, если государство заинтересовано в сохранении науки, культуры, религии, спорта и т. д., оно должно смириться с тем, что в соответствующих сообществах внутренний язык комму-никации будет избираться в силу внутренних же законов. Измениться ситуация может лишь в случае возникновения параллельно действующих аналогичных структур, на поддержку которых может быть направлена политика государства. Но подчеркнем — это должны быть самоорганизационные структуры. Всякие попытки искусственно породить, скажем, украиноязычную математическую школу, отбирая в нее украиноязычных математиков (или предписывая остальным переходить на украинский язык), ничего, кроме угрозы разрушения существующих русскоязычных математических школ, в себе не несет.

Но здесь есть и другая сторона проблемы, другой целевой вектор. На уровне общества как политического образования
язык не является лишь средством общения, а выполняет функцию выстраивания символических границ, становясь инициирую-

383

щим препятствием для того, кто хочет эти границы преодолеть
и жить в этом обществе. И если в ситуации устойчивости государства, надежности его физических границ языковые “ограждения” могут размываться, то в ситуации становления государства, поиска средств его укрепления символика имеет важное значение. И здесь лежит сложность выбора между этой сверх-задачей и теми тонкостями самоорганизационной внутренней жизни, о которых мы сказали и о которых нельзя забывать. Как здесь искать компромиссы? В некоторых случаях приоритеты очевидны. То, что киевское “Динамо” — символ Украины, поднимающий рейтинг государства, мало у кого вызывает сомнение. И вряд ли кому-то придет в голову мысль требовать от футболистов перекрикиваться на поле на государственном языке.
Где здесь польза, а где вред самой идее государственности Ук-раины — всем понятно. Но избежать подобных абсурдов в не столь очевидных случаях — задача государственно ориентированной нелинейной языковой политики.

Вспомним всеобщий системный закон Седова, указываю-
щий на соотношение свободы и ограничений, которое необходи-мо для сохранения системного единства. Сущность его состоит в том, что без определенной степени свободы, неконтролируе-мости значительно ослабевают адаптивные возможности системы. Но без ограничения свободы система разрушается, как только анархия переходит через определенные границы. Существуют даже количественные обозначения этих границ. (Об этом мы говорили в разделе, посвященном вопросу социальной энтропии.) Хотя в случае социальных систем эти значения почти нельзя перевести в измеримые величины, они все же могут дать представления о коридоре свободы, допустимом в таких систе-мах. Если полный хаос (все делают что хотят) принять за 100%, то минимальный уровень свободы должен составлять 18–20%, а максимальный — 30–33%. Эти соотношения могут быть опре-деленным ориентиром и в случае выбора языковой политики.
И скорее всего его нужно трактовать так, что совокупное языко-вое пространство Украины должно как минимум на 67–70% состоять из украинского языка.

384

Но как же выйти на эти пропорции, не спровоцировав других разрушений, не получив обратного эффекта в виде самоорганизационного сопротивления?

Скорее всего, правильным будет выбирать такую стратегию, когда ограничения не воспринимаются людьми как серьезные.

Во-первых, бульшая часть этих ограничений приходится на те рамки, которые ставят нам самоорганизационные структуры и которые в действительности субъективно как ограничения не воспринимаются — правила игры есть необходимое условие существования игры. Иными словами, если мы оказались в поле притяжения украиноязычной аттрактивной структуры — переход на украинский язык будет для нас само собой разумею-щимся, и даже его полное незнание не станет серьезным препятствием. Здесь излишни всякие декреты и инструкции. Яркий пример — ориентированная на политическую карьеру молодежь говорит на государственном языке в силу уже своего основного жизненного выбора. А ориентированная на бизнес без труда осваивает некогда такой сложный для большинства наших людей английский или даже японский.

Как насилие мы воспринимаем ту часть ограничений, которая исходит из сферы организационной регуляции, вторгается в наш самоорганизационный мир и не представляется нам естественной. Но без нее не может быть устойчивого государства. Где же выход?

Компромисс, наверное, может быть найден путем разделения сфер влияния самоорганизации и организации. Организационные структуры (такими являются в первую очередь государственные органы и всякие вновь создаваемые под контролем государства структуры: государственное телевидение, радио, пресса, армия, милиция, налоговые органы и т. д.), будучи созданы искусственным путем на основании устава, могут в качестве языка внут-реннего употребления иметь тот, который отвечает интересам государства (что вводится тем же уставом). Поскольку идентификационная связь с организационными структурами достаточ-но слаба, то и насилие в рамках таких структур человек может воспринимать как такое, которое не затрагивает его личностно значимых моментов.

385

Очень осторожно нужно обращаться с выбором языковой политики в сфере образования, науки, культуры. Здесь наличие самоорганизационной составляющей требует особого внимания, поскольку именно в ней — интеллектуальный и духовный багаж государства. Существующие в рамках этих институтов структуры, имеющие традицию, живущие по самоорганизационным законам (старые школы, вузы, научные и творческие мастерские и т. д.), не следует подвергать испытанию путем декретного переведе-ния на другой язык внутриструктурного общения. Учитывая государственную целесообразность, это следовало бы делать по-степенно, начиная с организационной составляющей названных институтов. Традиция по природе своей консервативна и может трансформироваться, но не реформироваться. Вот, например,
что по этому поводу пишет известный специалист по биотехнологиям Владимир Глазко, у которого глубокие украинские корни, но сложная история родителей — “врагов народа”, ока-завшихся в Сибири, привела к тому, что свой родной язык он знает плохо: “Почему бы мне не выучить язык? Ну, во-первых, преподавание — совершенно особая функция, требующая определенной эмоциональной окраски излагаемого материала. Это очень трудно делать на языке, которым не владеешь свободно.
А у меня уже не так много сил и времени, чтобы я мог потратить на усовершенствование моего украинского языка, которым в своей профессии не пользуюсь, потому что его в моей профессии пока что нет, поскольку язык науки, в частности — современной генетики — английский. Относительно современные учебники и переводные издания опубликованы на русском. И второе — какая разница, на каком языке я говорю, главное — понимают ли меня студенты, могут ли взять от меня нужную информацию или нет” [17].

Организационные структуры значительно более гибки в пла-не языковых изменений, поскольку основная задача коммуника-тивных потоков в этих организациях — исключительно информационный обмен. В самоорганизационных социальных структурах речь уже идет не только об информации, но и о том, что мы назвали фасцинацией, — создании определенного эмоционального, переживальческого фона, на котором такая информация

386

воспринимается, что служит толчком к потоку ассоциаций, внутреннему диалогу, интуитивным постижениям, творческим импульсам [18]. Язык такой коммуникации значительно более метафоричен и поэтичен, чем язык организации, но таким он может стать в случае совершенного владения.

Для тех, кто строит политику в области языка, важно очень хорошо понимать: язык — только атрибут структуры, он не мо-жет ей предшествовать. Если структура — государство — под угрозой, то только языковыми реформами его не спасешь. Еще раз слово В.Глазко, обеспокоенному отсутствием современной научной литературы в Украине: “Может, начнет кто-то и в Украи-не финансировать переводы современных научных англоязыч-ных изданий хотя бы сейчас, хотя бы на русский язык? Ведь дичаем, соотечественники. Дичаем на глазах... А значит, строим
себе совершенно определенное будущее” [19].

Иногда в оправдание решительных действий в сфере языковой политики можно слышать напоминание о недавнем планомер-ном искоренении украинского языка. За этими высказываниями стоит все та же линейная модель социальной истории, согласно которой все в обществе обратимо и процесс можно повести с тем же успехом в обратную сторону. Во-первых, просто нельзя в силу нелинейности и необратимости. Во-вторых, не нужно пу-тать разрушение с созиданием. Если и можно разрушить то, что образовалось по самоорганизационным законам, то никогда нельзя быть уверенным в том, что на смену придет именно то, что планируется.

Ярким примером процесса спонтанного образования игровой аттрактивной структуры достаточно большого масштаба были в свое время феномены финансовых пирамид типа АО “МММ”. Последний все мы наблюдали на наших экранах — как в талантливых рекламных роликах, так и в сообщениях о конфликте российских властей и АО “МММ”, санкциях против его руководства, и позднее — в комментариях к избирательной кампании руководителя этой структуры, легендарного Мавроди. Поскольку

387

данная структура была типичной для постсоветских стран, то представляется интересным посмотреть на нее как на один из моментов послекризисных аттрактивных конденсатов, происходивших в финансово-экономическом измерении.

Этот пример хорош еще и тем, что на нем рельефно видно, как работают, переплетаясь и усиливая друг друга, игровые и мифологические моменты. Нам, наблюдавшим это больше
сквозь окошко телевизионной рекламы и сообщений информационных российских служб, все происходившее местами могло показаться безумием. Но при ближайшем рассмотрении становится видно, что ситуация далеко не так проста для интерпретации.

Тот интерпретационный ракурс, который мы предложим, бу-дет опять-таки базироваться на представлении, что в возникно-вении, довольно длительном периоде существования и наблю-давшейся картине распада АО “МММ” действовали самоорга-низационные механизмы социоструктурирующих процессов, с точки зрения которых “МММ”-подобные структуры — социаль-ные образования, возникающие в кризисные моменты обществен-ного развития на базе общего мифа (общей игры).

В качестве эмпирического материала, на который мы будем опираться в нашей аргументации, мы используем наблюдения московского социолога А.Зотовой, сделавшей интересную по-пытку разобраться с этим явлением, посмотреть на него изнутри в самый разгар страстей вокруг АО “МММ”. Предложенная са-моорганизационная методологическая установка позволяет пе-ретрактовать со своей точки зрения многие ее наблюдения, дать логичное в такой схеме объяснение ряду моментов, не получивших истолкования в рамках тех интерпретационных схем, с которыми подходила к ним исследователь. То, что Зотовой ка-залось нелогичным, становится понятным, если рассматривать вкладчиков “МММ” не как действующих рационально, целенаправленно, а как бессознательно или полуосознанно втянутых в большую игру, находящихся в ее измененном ценностном пространстве, мотивируемых в своих действиях игровыми дивидендами, а именно — удовольствием от самого процесса.

388

Та игра, которую мы видели под именем АО “МММ” и которая втянула в свое игровое пространство по различным данным от одного до десяти миллионов человек, была инициирована с помощью эксплуатации близкого российской ментальности сказочного сюжета об Иванушке-дурачке (Лене Голубкове), который с помощью “волшебного помощника” (АО “МММ”) внезапно превращается в вельможную особу. Дальнейшее развитие со-бытий для внешнего наблюдателя выглядело как тривиальный, позднее много раз оттиражированный и у нас в Украине, обман доверчивых вкладчиков, столь неопытных в вопросах обращения с ценными бумагами. Но так ли все просто, если посмотреть на все изнутри, погрузившись в среду тех, кто был этими вкладчиками, попробовать понять мотивацию их поступков в ситуа-ции с “МММ”?

А.Зотова провела свои исследования (состоявшие в наблю-дении и опросе вкладчиков) в самый разгар страстей вокруг “МММ”, когда в дело уже вмешалось правительство и вкладчи-ки были поставлены перед угрозой потери своих денег, хотя руководство АО отрицало такую возможность и обещало выполнение своих обязательств в полном объеме.

Исходя из своих гипотез, базирующихся на нормальном для внешнего наблюдателя прагматически-функциональном моделировании происходящих событий (в нашей терминологии — организационном моделировании), Зотова не раз высказывает недоумение по поводу того, что происходило в это время с людь-ми — вкладчиками “МММ”, с которыми она общалась. Все ее гипотезы, основанные на здравом смысле, абсолютно не под-тверждались, а результаты были скорее противоположными. Привлекая ту объяснительную схему, которая возможна в рам-ках нашей концепции, все наблюдаемые ею события можно выстроить в достаточно логичную картину.

Как мы уже не раз говорили, миф, игра — это достаточно замкнутое социальное пространство, оснащенное своими смысловыми кодами и логическими связями (амбивалентными, мифологическими), что делает неработающей логику здравого смысла, с которой подходит к такой ситуации внешний, не

389

включенный в это смысловое пространство наблюдатель. При всем искреннем желании понять наблюдаемое, социолог продолжала оставаться незаангажированной данной социальной аттрактивностью, и поэтому ее объяснения были неадекватны-ми. Игра, миф наполнены смыслом лишь для того, кто находится в этом процессе, находится внутри игрового, мифологического пространства. Наблюдающий извне ищет какую-то разумную цель, ему даже кажется, что он находит ее в результате игры и что игра ему понятна, но в том-то и дело, что стремлением достичь этой цели нельзя ни понять, ни объяснить игру. Здесь можно вспомнить недоумение старика Хоттабыча, наблюдавшего как двадцать два здоровых мужчины пытались отнять друг у друга мяч. Желая — следуя соображениям здравого смысла — дать
им всем возможность удовлетворить свою потребность в мяче, добрый Хоттабыч своей волшебной силой опускает всем под
ноги по великолепному мячу, тем самым вызвав негодование Вольки и всего стадиона. Мяч был не мотивирующим элемен-том игры, а лишь организатором игровых взаимодействий.

С точки зрения здравого смысла естественно было бы пред-положить: вся ситуация с “МММ” возникла из-за того, что мно-жество народа, находящегося в тяжелом экономическом положении и привлеченного соблазнительной рекламой, понесло свои небольшие сбережения в “МММ” с целью как-то выбраться из своих финансовых проблем. Мавроди же преступно обманул своих вкладчиков, что вызвало законное возмущение у многих из нас, наблюдавших эту историю. Но в том-то и дело, что Мавроди выглядел преступником для наблюдателей, а вот для са-
мих вкладчиков все было далеко не так однозначно. Посмотрим на эту историю подробнее с помощью материала, который предлагает Зотова в статье “Еще раз об “МММ” и о нас...” [20]. 

Первый момент, который она наблюдала в поведении вкладчиков “МММ” и который не совпал с ее ожиданиями разумного поведения, она описывает так: “Я сообщила своим знакомым о тревожных симптомах. (Автор была связана с фондовым рынком и могла прогнозировать события — скорый обвал пирамиды и потерю вкладчиками своих денег. — Л.Б.) Тут не без удивления обнаружила, что практически никто из них не спешит

390

расставаться со своими акциями: кто-то уже рассчитывал на котировки середины августа, кто-то не знал, куда девать те
деньги, которые можно взять от “МММ”. Самые здравомысля-щие все же преодолели себя и сбросили акции, хотя и за 2/3 цены, уличным перекупщикам. Те же, кто не сделал этого, потом чест-но признали, что наказаны за свою жадность. Впрочем, они не выказывали особого недовольства ситуацией, поскольку имели реальную возможность самостоятельно принимать решение, чувствовали свою ответственность и получили от этого удовольствие, несмотря на неудачный исход” [21].

Уже в этой цитате содержится много моментов, подтверждающих то, что мы имеем дело с ситуацией игры и наблюдаем
ее эффекты. Во-первых, сложность достучаться до участников игры и убедить их в чем-то, находясь на позициях все того же здравого смысла. Закономерно предположить, что знакомые автора не были темными и совершенно необразованными людь-ми. Да и вообще среди вкладчиков “МММ” было как раз большинство людей образованных. О составе опрошенных ею лю-дей Зотова говорит следующее: среди них было “62% мужчин, 38% женщин; 36% — в возрасте до 35 лет, 58% — от 35 до 60 лет, 6% — старше 60 лет. Что касается социального состава, 36% — служащие бюджетных структур, 31% — служащие коммерческих структур, 9% — коммерсанты, 6% — рабочие, 11% — пенсионеры, 7% — безработные” [22]. Как видим, у большинства из них было, очевидно, достаточно высокое образование, но тем не менее они почему-то внезапно оказались глухи к разумным предупреждениям. Здесь мы наблюдаем все тот же момент ослабления рациональных, сознательных регуляторов в поле притяжения аттрактивной структуры — мифа, игры.

Второй момент, на который хотелось бы обратить внимание в приведенной выше фразе, — это примат удовольствия от самой игры, предоставляемых ею возможностей свободного выбора и права самостоятельно принимать решения, перед результатом игры — тем, что видно постороннему наблюдателю.

Дальше события развивались очень стремительно: в отношения вкладчиков с “МММ” вмешалось правительство, акционеры общества собрались у его здания на Варшавке, там

391

гудела многотысячная толпа, люди ночевали кто на улице, у здания, кто внутри, если удавалось туда попасть. Причиной это-го, на первый взгляд, было вполне понятное и ожидаемое желание немедленно вернуть свои деньги. О размерах той толпы, которая собралась на Варшавке, можно судить из результата опроса москвичей, проведенного Институтом парламентариз-
ма, установившего, что держателями акций “МММ” были 7% москвичей [23]. Какая часть из этих 7% была у здания, сказать трудно, но именно они стали объектом внимания автора цитируемой работы. О том, как строилась выборка, она сама говорит следующее: “За две недели было опрошено 426 человек. Выборка получилась стихийной, несмотря на мои старания как-то моделировать совокупность людей, сплотившихся вокруг Варшавки. Поскольку нельзя оценить репрезентативность выборки, к полученным результатам надо относиться с осторожностью.
И все же они дают представление о том, что сложившаяся ситуация не так примитивна, как ее преподносило большинство средств массовой информации” [24]. Попытаемся увидеть особенности этой непримитивности и мы.

Автором статьи были отмечены большинство интересующих нас моментов, хотя и с большим удивлением — они не укладывались в ее априорные гипотезы. Для нас же нерепрезентативность выборки не имеет большого значения, поскольку в нашей гипотезе нет предположения, что все вкладчики “МММ” в равной мере втянулись в эту игровую аттрактивную структуру. Игра всегда имеет свое ядро, своих фанатов и свою периферию, она пульсирует, то втягивая, то отпуская тех, кто находится на границе ее владений. Мы уже говорили и подчеркивали, что субъектом игры есть сама игра, а не те, кто в нее играет. Здесь, на Варшавке, социолог наблюдала процесс возникновения игрового ядра, игровой ассоциации, которая, по словам Хейзинги, способна сохра-няться еще долго после прекращения самой игры, на ее основе могут возникать уже другие игры, что, как мы увидим, и про-изошло в нашем случае. То, что Мавроди позднее стал депутатом, говорит о перенесении начавшихся здесь игр в плоскость политическую, что является характерным механизмом возникновения различных политических объединений в периоды со-

392

циальной нестабильности. Новые партии и движения возникают в среде тех, кто уже был объединен какой-то игрой, — возможно, и далекой от политики.

Но вернемся к наблюдениям Зотовой происходившего на Варшавке. Как мы уже сказали, накануне этих событий в ситуацию вмешалось правительство, якобы с целью защитить на-род от наглого грабежа Мавроди. Естественно было предположить, что обманутые люди будут всячески поддерживать правительство и благодарить его за заступничество, и уж, по крайней мере, не выгораживать “МММ” и соответственно — не обвинять власти. Такое предположение естественно с точки зрения представления о желании удовлетворить свои материальные потребности как об основном мотиве, определяющем поведение вкладчиков “МММ”. На самом деле вот как увидела ситуацию Зотова в результате проведенного ею опроса: “На вопрос о том, кому они верят в сложившейся ситуации, 75% акционеров ответило — “МММ”, 25% — “не верю ни “МММ”, ни правительству”. Вопросы, которые были направлены на, как представлялось опрашиваемым, реабилитацию правительства и очернение “МММ”, вызывали сильную негативную реакцию. Хотя 75% признавали, что они читали предупреждение правительства с призывом осторожно вкладывать свои деньги, 70% ответило, что понимали риск вложений в “МММ” [25].

Предположение, что это были люди, ничего не смыслящие в законах обращения денег и ценных бумаг, можно считать вер-ным только частично. Дело в том, что если поначалу они действи-тельно попали в описываемую ситуацию не в последнюю оче-редь в силу наблюдавшейся в то время тотальной неосведом-ленности в законах рынка ценных бумаг, то в момент, ког-
да их наблюдала Зотова, они уже и не хотели об этом ничего
знать. “Я быстро оставила мысль о том, чтобы читать на Вар-шавке ликбез по вопросам функционирования фондового рын-ка. Это мешало проведению опроса и, кроме того, в какой-то момент, когда страсти накалялись, это стало просто небезопас-но”, — говорит социолог [26]. Мы еще раз видим, как отступает рациональность перед иррациональными, но непреодолимыми резонами игровой ситуации. Если участники этих событий и не

393

понимали происходящего в той логике, в которой пыталась им объяснять все Зотова, то потому, что она этим могла и, не зная того, пыталась разрушить их игру, их миф. Вот откуда и агрес-сия. Более того, к моменту исследования большинство опрошенных уже частично осознавало значимость для себя в первую очередь игрового момента. “Наиболее расхожей фразой было:
“Я играл с “МММ”, и если бы не вмешалось правительство, все было бы нормально” [27].

В опросе не подтвердилась и безусловная для всех внешних наблюдателей обманутость вкладчиков. “На вопрос: “Чувствуе-те ли Вы себя обманутыми сейчас, когда не можете получить
свои деньги?”, 45% ответили “нет”, а 55% — “меня обмануло правительство” [28]. И действительно, они не были обманутыми, так как получили то, к чему стремились, хотя, скорее всего, и не понимали этого при покупке акций. Им не столько нужен был результат в виде полученных денег, сколько процесс — покупка акций, продажа, отслеживание роста, новая покупка, общение с “соигроками”. Для многих это наполнило жизнь смыслом, динамичностью, принесло новых друзей — соратников по игре.
И поэтому правительство, разрушившее этот притягательный игровой мир, вызывало закономерную агрессию. Такая агрессия тем опасна для вмешивающегося в игру, что это агрессия уже организованной и очень активной группы.

Для нас является очень важным тот процесс спонтанного и быстрого структурирования первоначально аморфной толпы, который фиксирует социолог, то, как быстро находятся люди, берущие на себя роль лидера. “Я была свидетелем тому, как
эта оппозиция (правительству. — Л.Б.) стала организовываться
и структурироваться. При проведении опроса я неоднократно сталкивалась с удивлением людей по поводу того, что сразу нашлись в среде акционеров личности, сумевшие в короткий
срок придать волнениям организованный характер” [29]. И здесь не имеет значения то, откуда взялись эти лидеры — нашлись в самой среде акционеров или были умышленно кем-то подосланы. Вернее, это может иметь значение для выбора направления, в котором пойдет эта уже организованная структура, ведомая своим лидером. Сам же факт появления лидера является аб-

394

солютно закономерным — по самоорганизационным законам
он возникает одновременно со структурой, он — духовное ядро структуры.

Еще одно закономерное для нашей точки зрения и неожиданное для Зотовой наблюдение: “Я была неприятно удивлена, когда 8 августа на ежедневном собрании акционеров услыша-
ла заявление одного из активистов движения: “Мы уже партия”. Я понимаю, что на защиту “МММ” встанет не 1/4 страны, как угрожал Мавроди. Но и 100 тысяч в одночасье организованных оппозиционеров — не такая уж мелочь и заслуживает не толь-
ко внимания прессы, но и глубокого изучения” [30]. А ведь действительно, как мы уже говорили, возникшую игру очень тяжело разрушить, но легко переориентировать в другую игру.
И политическая партия может возникнуть на базе любого предшествующего игрового взаимодействия.

Если наблюдать все описанное в статье Зотовой сквозь приз-му нашей концепции, то динамика ситуации представляется вполне закономерной и особенно характерной для бифуркаци-онных моментов социальной трансформации, в котором и нахо-дилось российское общество в период возникновения “МММ”. Именно этот период характеризуется ослаблением и утратой устойчивости прежних аттрактивных структур, почти полным разрушением прежних организационных порядков, а вслед за этим — естественным желанием людей примкнуть к новой структуре. То, что для какого-то конкретного человека это ока-залось именно АО “МММ”, может быть случайностью, но то, что он будет искать нечто подобное, организованное на том же игровом принципе, — закономерность.

С точки зрения того, кто не находится под воздействием именно данной аттрактивности, это выглядит безумием. “Это было похоже на фильм абсурда. Люди, уже раз обманутые, продолжали верить “МММ”. Мысль, которая пришла мне в голо-ву — “МММ” — наркотик одноразового привыкания” [31]. Да, механизм возникновения и сохранения веры тесно связан с аттрактивностью игры. Абсурдность не имеет никакого значе-ния. Абсурд — это термин рационального мира. Сравнение Зотовой притягательности игровой ситуации с воздействием

395

наркотического вещества видится достаточно точным, в особенности по отношению к тем, кто находится в эпицентре, к фа-натам той или другой игры.

Была у Зотовой и еще одна закономерная гипотеза. “...За-манчивым казалось проверить гипотезу о развращенности мил-лионов акционеров “МММ”, желающих получить максимум практически из ничего. Но все-таки в первый же день опроса стало очевидно и подтвердилось впоследствии, что людей на Варшавке объединило не единственно желание получить деньги. На вопрос: “Зачем Вы здесь?”, только 9% выбрали единствен-ную позицию “получить свои деньги” [32]. Мы же пытались доказать, что даже в первую очередь не это желание объединяло людей. Если бы выигрыш в игре был более значимым, чем сам процесс, проигравший не возвращался бы к игре, а тем более в столь очевидно безнадежных ситуациях, как описываемая.

5.3. Феномен чернобыльских самоселов: самоорганизационная интерпретация

Феномен чернобыльских самоселов, механизмы, лежавшие в основе его возникновения, а также поиск определенных социо-технологических предложений, которые могли способствовать формированию стратегии обращения с этим нетривиальным явлением в нашей постчернобыльской общественной жизни, неоднократно были предметом внимания представителей раз-
ных социогуманитарных научных направлений — социологии, психологии, экологии и т. д.

Самоорганизационная модель социального изменения может предложить один из нетривиальных ракурсов рассмотрения этой проблемы. В отличие от социодинамических представлений, основанных на идее прогресса и линейности общественного развития (в соответствии с которой феномен возвращения к архаичным по своей сути формам организации общественной жизни, наблюдаемый в “зоне”, следует считать определенной ано-малией), концепция самоорганизации может предложить неоднозначную и нелинейную в своей основе трактовку этого явления, усматривая в нем проявление самоорганизационной составляющей процесса образования социального порядка.

396

Целью данного параграфа будет аргументация того утверж-дения, что феномен образования сообществ самоселов пред-ставляет собой яркий пример действия социосамоорганиза-ционных механизмов в ситуации социальной нестабильности, когда организационная составляющая демонстрирует свою разрушенность и ослабленность, неспособность к сохранению допустимого уровня энтропийных показателей. Возникновение и устойчивость сообществ самоселов — демонстрация силы социальной самоорганизации и социальной аттрактивности.

Поскольку обращение к феномену самоселов в контексте данной работы носит в большей мере иллюстративный характер, то нашей задачей не было подведение основательного фактологического фундамента под приводимую аргументацию. Используемые ниже работы могут показаться недостаточно новыми и, возможно, не наиболее показательными. Но их, на наш взгляд, оказалось вполне достаточно для того уровня освещения предложенного вопроса, которым мы в данном случае ограничиваемся. Думается, проведение подобных рассмотрений с привлечением более обширного материала может как дать новую аргумента-цию, так и, возможно, поставить новые вопросы. Возвращение к этой теме есть одной из дальнейших целей автора.

Посмотрим же, как в случае чернобыльских самоселов про-являет себя социальная аттрактивность. Для реализации этой це-ли мы отследим наличие в этих социальных структурах свойств социальной аттрактивности, присущих структурам такого типа в самом общем случае.

Способность к снижению хаотичности (энтропии) охватывае-мого аттрактивной структурой социального пространства — центральное свойство таких структур. В случае рассматриваемых сообществ самоселов можно утверждать, что эта социаль-ная среда дает членам данных сообществ значительно большее чувство упорядоченности социального мира, чем они могли бы найти в других местах (например — в местах отселения). Цент-ральным в этом чувстве наличествующего социального порядка есть переживание того, что это не внешний по отношению к человеку порядок, а с безусловностью включающий его в себя,

397

предоставляющий ему свое место, и это место человек не стремится изменить. Бессознательная основа аттрактивного социального градиента — в стремлении к именно таким переживаниям собственной вписанности в социальное окружение, что в нашем понимании означает устремленность в сторону низкоэнтропийных социальных образований.

Как мы уже говорили выше, возможность операционализации понятия социальной энтропии представляется одним из наиболее существенных шагов в сторону практического использования моделей социальной самоорганизации. Хотя уже в силу того, что само понятие опирается на представление о значимости для социальных трансформаций процессов, происходящих на уров-не индивидуального и коллективного бессознательного, вопрос о принципиальной возможности такой операционализации достаточно проблематичен. В некотором приближении используемое нами понятие социальной энтропии, как мы уже говорили вы-ше, близко тем показателям социального самочувствия, которые были предложены Е.Головахой и Н.Паниной [33]. Можно утверждать, что социальные общности, в которых фиксируется достаточно высокий уровень социального самочувствия (измеренный по упомянутой методике), отличаются и относительно низким уровнем социоэнтропийных показателей, высоким уровнем социальной структурированности, определяемой через субъективное переживание человеком своего места в социуме.

Группой сотрудников Института социологии НАНУ под руко-водством Ю.И.Саенко были проведены замеры Индекса социального самочувствия (ИСС) как в зонах радиационного поражения (где продолжают проживать самоселы), так и в относительно чистых районах. В марте 1997 года было опрошено 1200 жителей, проживающих на территориях различного уровня загрязнения и имеющих различный “переселенческий” статус (самоселы, кандидаты на переселение, переселенцы, коренные жители чистых районов). Респондентами в этих случаях выс-тупали по 300 человек из загрязненных районов 2-й зоны (безусловное отселение, Народицкий район) и 3-й зоны (Овручский район), а также 300 человек, переехавших в относительно чистые районы — Барышевку и Полтавскую область, и 300 коренных жителей чистых

398

районов. Уточняя, что при этом измерялось, автор итоговой работы Ю.Саенко подчеркивает: “Под социальным самочувствием мы будем понимать эмоционально-оценочное отношение отдельных социальных групп к каждому из наиболее значимых параметров системы социальных ценностей
и к своему месту в обществе” [34].

Параметры индекса социального самочувствия определены так, что в них отражены все основные сферы человеческой жиз-ни: семья, здоровье, работа, материальное состояние, уровень безопасности, культура и духовность, свобода слова и личност-ная свобода, отношение к государству и т. д. Вспомним, что понятие социальной энтропии предназначено для описания характеристик группы, связанных с интегральным самочувствием человека в мире, которое проецируется на уровень его переживаний и представляет собой целостную, недифференцированную реакцию человека на окружающий мир, свое место в нем.

Результаты, полученные авторами упомянутого исследова-
ния, оказались абсолютно неожиданными по отношению к той системе ожиданий, которая может быть выстроена на основе рациональной, линейно выстроенной логической схемы, согласно которой такая характеристика окружающего мира, как уровень радиационного загрязнения (в силу его высокой угрозы жизни и здоровью) должна быть доминирующей в интегральных оцен-ках людьми своего социального самочувствия, и индекс самочувствия должен увеличиваться пропорционально удаленности от загрязненных районов.

Картина оказалась по сути прямо противоположной. Наибо-лее высокий индекс социального самочувствия демонстрируют жители самых загрязненных территорий — те, кто должен был выехать, но вопреки всем предписаниям остался жить в своих родных местах, не оставил своих животных, свои дома, свои земельные участки, остался в окружении (хотя и значительно поредевшем) тех людей, среди которых прошла вся их жизнь. В таких районах ИСС оказался равным 50 и 47 единицам (соответственно во 2-й и 3-й зоне). Наименее удовлетворенными своим положением, своим местом в мире, своими контактами с

399

окружением оказались те из опрошенных, кто выехал в чистые зоны и кого именуют переселенцами. В этой группе ИСС составил всего 34 единицы. И что удивительно: коренные жители чистых районов оказались, согласно этим показателям, почти в таком же положении, как и приехавшие к ним переселенцы, — ИСС для них составил 37 единиц. Таким образом, самоселы
среди всех опрошенных оказались пребывающими в психоло-гически наиболее комфортном состоянии. Этот результат не выглядит парадоксальным с точки зрения предложенной синергетической модели: переживание счастья на субъективном уров-не тесно связано с пребыванием в низкоэнтропийных местах действия социальной аттрактивности, каким и оказалось сооб-щество самоселов.

Следует отметить, что более высокие показатели ИСС у жителей загрязненных районов были обнаружены почти по всем параметрам. Даже такой показатель как удовлетворенность сво-им здоровьем для представителей этой группы не ниже, чем у тех, кто жил и живет в чистых районах (самая благополучная группа с точки зрения подверженности радиационному воздействию), по отношению к переселенцам у самоселов этот показатель оказался на 10 единиц выше [35]. К этому вопросу мы вернемся немного ниже.

В терминах привычных для нас типологизирующих оценок способов организации общественной жизни сообщества само-селов следует отнести к структурам архаического типа. Но что любопытно (об этом мы говорили выше), Илья Пригожин в сво-их попытках отыскать в социальной среде наиболее устойчивые кооперативные образования, пришел к выводу, что именно примитивные, архаические структуры в наибольшей мере удов-летворяют этому требованию — быть низкоэнтропийными со-циальными структурами. Именно такого типа социальные об-разования обнаруживал Леви-Стросс, исследуя племена або-ригенов. Пригожин и его последователи приходят к выводу, что данные структуры представляют собой природные социальные аттракторы [36]. Наша постчернобыльская ситуация создала исключительные условия для самой жизнью поставленного эксперимента, где предположения Пригожина подтверждаются.

400

“Самоселы ведут примитивный, как при первобытнообщинном строе, натуральный образ жизни”, — говорят наблюдатели. И при этом демонстрируют высокий уровень коллективности, кооперативности. “Вместе сеют, вместе собирают, вместе читают слу-чайно попавшие к ним газету или журнал” [37].

Здесь мы логически переходим к еще одному признаку аттрактивности, который наблюдается в зоне. Аттрактивная структура — социальная в частности — становится именно структурой, а не агрегативным объединением элементов, за
счет высокого уровня спонтанно возникающей когерентности, кооперированности, которая есть результатом отказа — хотя и далеко не всегда осознанного — от части степеней свободы. Именно в результате этого возникает эффект структурной це-лостности, эмерджентности, коллективности, единства. В са-
мом развитом случае такие социальные структуры начинают выходить на состояния такого внутреннего единства, которое можно было бы назвать состоянием гиперличности, имеющим ряд соответствующих нетривиальных признаков.

Похоже, что в случае сообществ самоселов мы имеем дело с таким уровнем интегрированности, когда группа начинает де-монстрировать признаки глубинного единства, некой внутрен-ней связанности, которые можно определить в терминах гипер-личностных свойств. Одним из таких свойств есть появление феноменов, которые можно было бы назвать коллективным сознанием. Причем коллективным сознанием, понимаемым в нескольких смыслах.

Первый смысл, достаточно привычный и широко употребляемый, — это появление соответствующих, общих для данной структуры схем осмысления и описания мира, фольклорно-мифологических в своей основе. Уже цитированные выше Саппа и Карасюк отмечают: “Общая жизнь формирует историческую память, рождается собственный фольклор — появилась балла-да неизвестного автора о насильственном выселении из зоны”.

Но в случае выхода на еще более высокие уровни единения мы будем говорить о коллективном сознании в смысле, близком к юнгианскому коллективному бессознательному или грофов-скому трансперсональному сознанию, когда происходит их вы-

401

ход в сферу сознания. Такие явления невозможны в современ-ном, атомизированном обществе, но они нормальны для сооб-ществ высокой аттрактивности, какими являются сообщества архаического типа. Для нас явления такого рода ассоциируются с мистикой, поскольку они до сих пор редко попадают в поле зрения науки. Думается, самоорганизационные феномены в социальном и психологическом аспекте еще не раз заставят ученых внимательнее присмотреться к этим явлениям, ввести
их в свое проблемное поле.

То, что мы назовем мистикой, есть нормальной составляю-щей картин мира, продуцируемых сообществами типа самосе-лов. На феномены коллективного сознания, понимаемого во втором смысле, указывает московский психолог Адольф Хараш, с которым имела беседу наша известная журналистка Любовь Ковалевская, много пишущая на темы, связанные с проблемой Чернобыля.

Адольф Хараш со своими единомышленниками провел
много времени в чернобыльской зоне, исследуя встречающиеся
здесь различные необычные психологические феномены. В качестве группы, к которой было приковано его особое внимание, психолог указывает на группу бездетных жителей зоны, кого страх за жизнь и здоровье детей не выгонял в чистые места вопреки внутреннему сопротивлению и желанию остаться. В на-шей интерпретации — это группа, находившаяся под наибольшим воздействием именно самоорганизационных социальных притяжений и не попадавшая под влияние организационных структур с их рациональными расчетами и аргументами. Иными словами — это те, кто имел возможность идти за своими чувствами, а не своими умозаключениями. Именно в этих груп-пах и наблюдались феномены тесной консолидации, единения со всем окружающим миром вплоть до явлений коллективного (в смысле социетального) сознания. “В отдельный тип я выделил семьи, которые не имели детей. Эти семьи не выезжали по мотивам сродненности с землей, непотребительского отношения
к животным, растениям. И животные это чувствуют! В Старых Клещах осталось девять человек, лидером этой своеобразной колонии является пятидесятилетняя женщина, она рассказыва-

402

ла, что к ним постоянно ходят ежи просить молока. Частыми гостями бывают лисы, заходят лоси. Доверие диких зверей заслужить не просто — они чувствуют сущность людей, кото-рые остались” [38].

Далее психолог приводит еще более разительный пример, который наводит его на мысль, что это коллективное сознание включает в себя не только людей и животных, но и всю природу. “Приведу один пример из Белоруссии. В селе Звиздаль живет Коноплей — кулак! Его держит собственность: земля, дом, косилка, трактор, ульи... У него есть сын, которого он каждый день возит за 17 километров в школу. Но у него есть и дозиметр, ко-торым он каждый день измеряет радиационный фон. Он убеж-ден, что люди-лодыри побросали свои дома. Когда я предложил Коноплею сходить на охоту, он замахал руками: “Нельзя сейчас стрелять зверей — мы с ними сроднились”. Вот тогда и мелькну-ла у меня мистическая мысль: а может и впрямь этой семье ра-диация не причинит вреда, может быть потенциал организма Коноплея и его семьи выше радиационного фона?.. Коноплей живет на своем месте. Другие живут на птичьих правах” [39]. И снова то же “на своем месте”. В нашем понимании — в месте низких энтропийных значений.

В картине мира, которая связана с такими социальными структурами и соответствующими состояниями сознания, страх нарушить отношения с животными есть куда более высоким, чем страх радиации, поскольку в этой картине мира действуют сов-сем иные силы и персонажи, чем в привычной для так назы-ваемого современного сознания. Логично предположить, что в зоне проживания самоселов наблюдаются феномены, которые
мы привычно относим к сфере таинственного, неизученного или паранормального, а именно: способность к телепатической связи, резкое повышение интуитивных способностей, встречи с летающими тарелками или с существами иной природы (напоминающими духов из легенд наших предков). Для типа сознания, которое актуализируется в сообществах самоорганизационного типа (особенно в том наиболее чистом виде, который возник в чернобыльской зоне), это нормальное явление и, согласно К.Юнгу, может быть трактовано как прорыв коллективного бессозна-

403

тельного, а императивность возникающей социальной аттрактивности — как тесно связанное с этим явление.

Неудивительно, что значимые для рационального сознания ве-щи в этой картине мира отнесены куда-то далеко на периферию сознания. Например, та же радиация не занимает особенно важного места. По результатам опросов, на которые ссылаются
Саппа и Карасюк, радиация у большинства жителей зоны (83%) страха не вызывает, хотя правду об уровне пораженности окружающей среды знают только 25%. Но здесь логичен вопрос — почему не знают. Потому, что не имеют информации, или потому, что не имеют потребности в ней. Алгоритмы информационного поиска для нас задаются снова-таки теми базовыми моделя-
ми мира, на которые мы опираемся и из которых вытекает потребность в том или ином роде информированности. Здесь можно предположить скорее отсутствие активности в поиске такой информации в силу незначимости фактора радиации для описания связей и зависимостей человека и внешнего мира, которыми пользуются самоселы. Здесь уместно вспомнить показатель субъективной оценки своего здоровья, о котором мы говорили в контексте исследования, проведенного группой Саенко. При наличии у нас информации об объективно высоком уровне радиационной опасности, мы можем сделать вывод, что от ее воздействия на физико-химическом уровне людей защищает их психологическое состояние, оказывающееся следствием образа жизни, который они ведут, сложившихся отношений с социальным и природным окружением.

В чем же особенность этого психологического состояния? Низкие социоэнтропийные показатели в психологической плос-кости выливаются в чувство упорядоченности, гармонизиро-ванности окружающего социального мира, согласованности существования всех компонент человеческой жизни. Очевидно, если бы мы искали слово, наиболее емко описывающее место полной гармонии человека с миром, то этим словом скорее всего было бы слово “Рай”. Психологи говорят, что стремление к утраченному мифическому раю является бессознательной устремленностью человека, задающей многие его жизненные траектории. Что же представляло собой это место полной гармонии?

404

Одним из его признаков, согласно М.Элиаде, который пробовал реконструировать их, опираясь на мифологию разных народов, была способность общаться с животными наряду с близостью Богов и чувством бессмертия или по крайней мере отсутствием знания о смерти [40]. В той или иной мере все эти признаки наблюдаются в зоне, где возник самоорганизационный социальный порядок.

Какова же основа аттрактивного единства? Как мы уже говорили, аттрактивная структура — это прежде всего духовное сообщество. В данном случае мы имеем дело с общностью, существующей на основе общего мифологического пространства, что связано с активизацией и доминированием мифопоэтического сознания. Соответствующие модели мира выстроены с обязательным включением сакральных измерений человеческого бытия, они строятся на логике парадокса, а не на непротиворечивой логике рационального мышления. Это логика не знаний, а чувств и предчувствий, веры и предвидения. Логическая не-обоснованность с успехом компенсируется психологической убежденностью, и даже смысл слова “знание” смещается от привычного для нас смысла, связанного с уровнем информированности, к тому пониманию, которое скорее всего следует связать с мудростью. Платон в свое время говорил, что мудрость тесно связана с готовностью к смерти. Парадоксальная возможность некоего гармоничного миропереживания в зоне смертельной опасности вполне объяснима тем, что такие, разведенные в со-временной жизни понятия, как жизнь и смерть, в пространстве действия мифа оказываются диалектически слитыми в едином синтетическом переживании.

Миф для своего утверждения и объединяющего духовного действия требует культового, ритуального, символического оформления. Основой всякого подобного сообщества есть всеми почитаемая культовая фигура. Культ становится гарантом сохранения самоорганизационно возникшего порядка, основой его социально-духовной прочности. “Согласный ход вещей, предустановленный и направленный богами, усердно поддерживается культом ради сохранения жизни и во благо человека, ничем иным так усердно не оберегается, как знанием человека

405
о святых вещах, их сокровенных именах, о происхождении мира” [41]. Излишне даже говорить о той возросшей религиозности, которая наблюдается в зоне. Фигура священника — особая фигура, как это и положено служителю культа там, где культ есть реальностью, а не полуформальностью, что нередко случается в церквях современного мира; многие люди принимают крещение, открываются новые молельные дома [42].

Одной из характерных особенностей аттрактивных структур есть их неоднократно упоминавшаяся устойчивость, невозможность воздействовать на них грубыми, организационными ме-тодами, невозможность разрушить их с помощью чисто орга-низационных усилий. В случае самоселов наблюдались яркие эмпирические подтверждения справедливости такого утвержде-
ния. Как указывают Саппа и Карасюк, в 1989 г. была сделана попытка покончить с самоселами раз и навсегда, советская власть имела для этого свои наработанные методы, но страна уже была в том состоянии, когда эти методы (в нашей терминологии — ор-ганизационные) стали недееспособными. Села окружили милиционеры. “Они, врываясь в хаты по 5–6 человек, хватали обезумевших людей, запихивали в автобусы, забрасывали в кузова автомобилей. Тех, кто сопротивлялся, избивали с особой жестокостью резиновыми дубинками... Увидев, что творится, самоселы бросились в здание школы, где в то время стоял полк, прибывший из Припяти. За ними погнались милиционеры... Солдаты, наблюдавшие эту картину, пропустили людей, а сами стали у ворот и пригрозили: если кто посмеет войти в школу, поплатится. После многие из принудительно выселенных вер-нулись в свои дома. Люди больше боялись не радиации, а по-вышенного внимания властей” [43].

Самоорганизационные структуры — вовсе не анархические образования, а наоборот — очень строго иерархизированные. Но это власть совершенного другого рода, которая носит характер авторитета, а не формально назначенных лидеров. Авторитеты возникают сами собой, в силу того же закона самоорганизационности и спонтанности. Хотя высокая степень согласованности действий существует уже изначально, в силу самой сущности
так возникшей структуры. “Отсутствие органов управления са-

406

моселов не беспокоит. Они вполне обходятся без руководства — каждый сам знает, чем ему заниматься. Со временем оформи-лась группа, которая пользуется авторитетом у населения. Именно к ним обращаются за советом, они помогают разрешить спор, рассказывают о новостях. Обычно это крепкие хозяева, образованные, уверенные в себе люди” [44 ].

Отношение к феномену самоселов как к неожиданному и мощному проявлению силы социальных самоорганизационных структурирующих механизмов и понимание особенности управ-ления в зоне действия самоорганизационных законов могли бы много в чем изменить стратегию поведения государственных органов с явлениями подобного типа, основным девизом кото-рой должно быть “Не навреди!”.

Здесь безусловно можно поставить вопрос: не следует ли из этого, что все нужно оставить так, как есть, совсем не вмеши-ваться, игнорируя знание об объективной опасности, которая угрожает жизни людей. Ответ здесь не может быть однозначным, поскольку тяжело соизмерить угрозу, исходящую от радиации, и угрозу, стоящую за возможностью перемещения человека в
иную, высокоэнтропийную социальную среду. Но если все же руководствоваться желанием вернуть этих людей в мир цивилизации и современного мировосприятия, то в соответствии с самоорганизационными моделями социальных изменений нуж-но следовать основному правилу обращения с самоорганизацион-ными структурами, а именно: самоорганизационную аттрактив-ную структуру нельзя разрушить, ее можно лишь заменить на другую, подобную ей по сути. На место одной игры — в случае желания ее прекратить — нужно поместить другую, на место старых мифов и богов приходят новые божества.

Уже упоминавшийся выше А.Гараш в качестве реабилита-ционных технологий для самоселов выбрал техники их приобщения к бизнесу. На языке самоорганизационных высказываний это можно назвать инициированием в среде самоселов игровых бизнес-структур, которые в своей основе тоже самоорганизационны и могут успешно прокладывать путь для реинтеграции самоселов во “внезоновую” общественную среду. Самоорганизацию нельзя организовать, ее можно в лучшем случае иници-

407

ировать. Но это требует совсем иных управленческих навыков, чем имеющиеся у тех, кто описывает социальный мир без использования самоорганизационных представлений.

Литература

1. Бевзенко Л. Пути воздействия социальных интересов на эксперт-ную деятельность // Экспертные оценки в социологических исследованиях. — К., 1990. — С.135–147.

2. Бевзенко Л. Глубинно-психологические модели трансформации
и социальное управление // Проблема політичної психології та її роль у становленні громадянина України. Всеукраїнська наукова конференція. Тези доповіді. (Травень 1995 р., Київ). — К., 1996. — С.11–13; Бевзен-ко Л. Суб’єкт соціальних змін в контексті самоорганізаційної моделі // Уряду України: Президенту, законодавчій та виконавчій владі. Політична культура та політичні партії України. Аналітичні розробки, пропозиції науковців та практичних працівників. — К., 1996. — Т.6. — С.185–193; Бевзенко Л. Духовное измерение в процессах социальной саморегуля-ции // Философская и социологическая мысль. — 1996. — № 7–8. — С.92–107; Бевзенко Л. Социальная самоорганизация и социальная аттрактивность. Возможность социотехнологических выводов // Соціальні технології. Актуальні проблеми теорії та практики. — Вип.11. — С.3–12; Бевзенко Л. Социальная аттрактивность. Возможность социотехнологических при-ложений // Соціальні технології. Актуальні проблеми теорії та практи-ки. — Вип.12. — С.3–13.

3. Бевзенко Л. Ментальные предпосылки отношения к власти // Конс-танты. — 1997. — № 1(6). — С.22–27.

4. Бевзенко Л. Криза особистості як втрата смислоутворюючого виміру життя // Життєві кризи особистості. — К., 1998. — С.84–104; Бевзенко Л. Смысл жизненного успеха: социально-культурологический контекст // Социология: теория, методы, маркетинг. — 2000. — № 1. — С.34–51; Бевзенко Л. Спонтанность творческого акта в контексте самоорганизационной парадигмы // 4-я международная конференция “Творчество как предмет междисциплинарного исследования”: Тезисы доклада (апрель 1997 г., Киев). — К., 1997. — С.22–23.

5. Бевзенко Л. Проблема элиты с точки зрения социальной самоорга-низации // Социология: теория, методы, маркетинг. — 1999. — № 2. —

408

С.118–135; Бевзенко Л. Элита и социальная самоорганизация. Материа-лы круглого стола “Элита и социальное изменение” // Философская и социологическая мысль. — 1996. — № 5–6. — С.202–206; 242–251.

6. Бевзенко Л. Феномен чорнобильских самоселів. Самоорганізацій-на інтерпретація // Чорнобиль і соціум. — 2000. — № 6. — С.173–184.

7. Бевзенко Л. Соціальні ризики. Спроба самоорганізаційного погля-ду // Соціальні ризики та соціальна безпека в умовах природних і техно-генних надзвичайних ситуацій та катастроф. — К., 2001. — С.70–95.

8. Бевзенко Л. Аттрактивность игры // Ars vetus — ars nova. М.М. Бахтин. — К., 1997. — С.133–152; Бевзенко Л. Самоорганізаційна природа феномена гри // Філософська думка. — 1999. — № 3. — С.3–19; Бевзен-ко Л. Ігрова асоціація в контексті проблеми соціальної самоорганізації // Другий міжнародний з’їзд психологів (вересень 1996 р., Київ). Тези доповіді. — К., 1996. — С.14–15.

9. Бевзенко Л. Организационные и самоорганизационные механизмы регуляции этнокультурного взаимодействия // Інформаційно-методич-ний збірник “Всі ми діти твої, Україно”. — К., 1998. — С.79–85; Бевзен-ко Л. Механизмы социальной консолидации // Шляхи консолідації громадянського суспільства в Україні. Матеріали круглого столу (липень 1999 р., Київ). — К., 1999. — С.27–30; Бевзенко Л. Языковая ситуация в Украине: попытка самоорганизационного анализа. Материалы 4-й международной научно-практической конференции “Диалог украинской и русской культур в Украине” (9–10 декабря 1999 г., Киев). — К., 2000. — С.244–248.

10. Бевзенко Л. Маргинализация в переходном обществе. Связь с социальной неуспешностью // Материалы круглого стола “Реструктурация сознания личности в условиях неустойчивого общества: разрушение идентичностей, смена жизненных миров, маргинализация” // Социо-логия: теория, методы, маркетинг. — 2000. — № 3. — С.170–173; Бев-зенко Л. Соціальна маргінальність. Тенденції та соціально-психологічні ознаки // Українське суспільство. Моніторинг–2000. Інформаційно-аналітичні матеріали. — К., 2000. — С.196–204.

11. Бевзенко Л. Социальная самоорганизация и социальный конф-ликт // 3-я международная научная конференция “Конфликты в об-ществе — диагностика и преодоление”. Тезисы доклада (май 1995 г., Киев). — К., 1995. — С.201–202.

12. Бевзенко Л. Христианская традиция и проблема организации армейской жизни // Материалы научно-практической конференции “Проблема свободы совести в вооруженных силах Украины”. Тезисы

409

доклада. — КВГИ, 1997. — Вип.1 — С.143–143; Бевзенко Л. Інститут політичної освіти в умовах соціальної нестабільності // Політико-психологічні та соціально-психологічні проблеми освіти та виховання: Матеріали наукового семінару. — К., 1997. — С.19–27.

13. Бевзенко Л. Перспективные направления моделирования динамики струтуры малых групп // Опыт моделирования социальных процессов. — К., 1989. — С.130–142.

14. Бевзенко Л. Соціальна самоорганізація — надія чи загроза? Частина 1. Суспільство // Людина і влада. — 2000. — № 11–12. — С.70–76; Бевзенко Л. Соціальна самоорганізація — надія чи загроза? Частина 2. Особистість // Людина і влада. — 2001. — № 1–2. — С.58–61.

15. Українське суспільство: моніторинг–2000. Інформаційно-аналітичні матеріали. — С.366.

16. Ионин Л.Г. Социология культуры. — М., 1998; Ионин Л.Г. Ос-нования социокультурного анализа. — М., 1996; Ионин Л.Г. Культу-
ра на переломе // Социологические исследования. — 1995. — № 2. — С.41–47.

17. Глазко В. Куда идем? Куда ведут — в пещеры // Зеркало недели. — 2000. — 8 июля. — С.12.

18. Мусхелишвили Н., Сергеев В., Шрейдер Ю. Дискурс отчаяния и надежды: Внутренняя речь и депрагматизация коммуникации // Вопро-сы философии. — 1997. — № 10. — С.45–57.

19. Глазко В. Куда идем? Куда ведут — в пещеры // Зеркало недели. — 2000. — 8 июля. — С.12.

20. Зотова А.Ю. Еще раз об “МММ” и о нас... // Социологические исследования. — 1994. — № 12. — С.32–40.

21. Там же. — С.35.

22. Там же. — С.40.

23. Известия. — 1994. — 2 авг.

24. Зотова А.Ю. Еще раз об “МММ” и о нас... // Социологические исследования. — 1994. — № 12. — С.36.

25. Там же. — С.36.

26. Там же. — С.37.

27. Там же. — С.37.

28. Там же.

29. Там же. — С.38.

30. Там же.

31. Там же. — С.37.

32. Там же.

410

33. Головаха Е.И., Панина Н.В. Интегральный индекс социального самочувствия. — К., 1997.

34. Саєнко Ю. Соціальне почуття чорнобильских потерпілих і соціальні ризики.// Соціологія: теорія, методи, маркетинг. — 1998. — № 4–5. — С.160–175.

35. Там же. — С.162.

36. Князева Е.Н. Случайность, которая творит мир (новые представления о самоорганизации в природе и обществе) // Знание. Сер. “Философия и жизнь”. — 1991. — № 7. — С.27–28.

37. Саппа Н.Н., Карасюк А.А. Чернобыльское сообщество — самоселы в зоне // Социологические исследования. — 1994. — № 4. — С.107.

38. Ковалевская Л. Чернобыль “ДСП”. — К., 1995. — С.320.

39. Там же.

40. Элиаде М. Мифы, сновидения, мистерии. — М., 1996. — С.64.

41. Хейзинга Й. Homo Ludens. — М., 1992. — С.125.

42. Саппа Н.Н., Карасюк А.А. Чернобыльское сообщество — самоселы в зоне // Социологические исследования. — 1994. — № 4. — С.107.

43. Там же. — С.107–108.

44. Там же.

411